Сергей Есенин. Биография
Шрифт:
“По их словам, – писал Стулов полковнику Ломану о Клюеве и Есенине, – они очень понравились Великой Княгине и она долго расспрашивала их о прошлом, заставляя объяснять смысл их сказаний” [260] . 12 января, “уже в новых костюмах”, но еще в старых сапогах, поэты читали стихи “лично у Великой Княгини в ее доме” [261] . Присутствовавший на этом чтении М. В. Нестеров в воспоминаниях оставил не слишком приязненный портрет Есенина: “Начал молодой: нежным, слащавым голосом он декламировал свои стихотворения. Содержания их я не помню, помню лишь, что все: и голос, и манера, и сами стихотворения показались мне искусственными” [262] .
260
Цит. по: Летопись… Т. 1. С. 309.
261
Из донесения Стулова Ломану; Летопись… Т. 1. С. 310.
262
Нестеров
Самое парадоксальное заключается в том, что в начале 1916 года Есенин-поэт, может быть, как никогда прежде был далек от создававшегося им образа наивного пастушка. 10 января газета “Биржевые ведомости” напечатала его стихотворение “Лисица”. Здесь нет и тени лубочного псевдо-славянского стилизаторства, хотя диалектные и устаревшие слова встречаются не раз и не два [263] . Весомо и зримо есенинское стихотворение свидетельствовало о подлинном, не заемном мастерстве рязанского поэта:
263
Недаром в журнальной публикации “Лисица” была посвящена Алексею Михайловичу Ремизову.
“Я был поражен достоверностью живописи, удивительными мастерскими инверсиями, – вспоминал Валентин Катаев свое первое впечатление от этого стихотворения. – <…> Прелая морковь доконала меня. Я никогда не представлял, что можно так волшебно пользоваться словом. Я почувствовал благородную зависть – нет, мне так никогда не написать! Незнакомый поэт запросто перешагнул через рубеж, положенный передо мною Буниным и казавшийся окончательным” [264] .
<264
Катаев В. Алмазный мой венец // Катаев В. Трава забвения. С. 48.
Сергей Есенин и Михаил Мурашев. Петроград. Апрель 1916
15 января 1916 года новые сапоги Клюева и Есенина были наконец готовы. Эту обнову “сказители” опробовали 21 января в собрании московского “Общества свободной эстетики”, где новокрестьянские поэты читали свои стихи. “Сшили они себе боярские костюмы – бархатные длинные кафтаны; у Сергея была шелковая голубая рубаха и желтые сапоги на высоком каблуке, как он говорил: “Под пятой, пятой хоть яйцо кати”, – вспоминала Анна Изряднова. – <…>В “Эстетике” на них смотрели как на диковинку” [265] . “…Ломание их в литературе и маскарад на вечерах – мне не нравятся, – писал Л. Клейнборту Семен Фомин, в прошлом соратник Есенина по радикальному крылу Суриковского кружка. – Пожалуй, они далеки от настоящего народничества” [266] .
265
Изряднова А. Воспоминания… С. 145.
266
Летопись… Т. 1. С. 316.
Приведем фрагмент из мемуаров еще одного посетителя этого вечера – Ивана Розанова. Он изобразил молодого Есенина как “парня странного вида”, на котором “была голубая шелковая рубашка, черная бархатная безрукавка и нарядные сапожки”. “Но особенно поражали пышные волосы, – продолжает Розанов. – Он был совершенно белоголовый, как бывают в деревнях малые ребята. Обыкновенно позднее такие волосы более или менее темнеют, а у странного нарядного парня остались, очевидно, и до сих пор. Во-вторых, они были необычайно кудрявы. Возникало подозрение, не завит ли он или… хотелось подойти и попробовать, не парик ли?” [267]
267
Розанов И. Есенин и его спутники // Есенин: Жизнь. Личность. Творчество. С. 74.
23 или 24 января Клюев и Есенин возвратились в Петроград и сразу же предстали перед своим высоким покровителем полковником Ломаном. Мы не знаем, как он отреагировал на сценические наряды “сказителей”. Зато доподлинно известно, что на малолетнего полковничьего сына Юру “молодой кудрявый блондин вканареечного цвета рубахе и русских цветных сапогах на высоченном каблуке” [268] произвел поистине сказочное впечатление. В своих позднейших мемуарах он писал: “Я на него глядел, и мне показалось, что этот парень похож на Ивана-царевича, словно он только что сошел с серого волка” [269] .
268
Цит. по: Летопись… Т. 1. С. 315.
269
Там же. С. 315. О пребывании Есенина и Клюева в Москве см. также: Сергей Есенин в январе 1916-го // Голос профсоюзов (Рязань). 1993, № 11 (18–24 марта).
В начале февраля 1916 года в книжные магазины поступила первая книга стихов Есенина “Радуница”. “Получив авторские экземпляры, – вспоминал М. Мурашев, – Сергей прибежал ко мне радостный, уселся в кресло и принялся перелистывать, точно пестуя первое свое детище” [270] .
Дмитрий Ломан
1904–1905. Фрагмент групповой фотографии
Заглавие книги, как повелось у поэта, заключало в себе загадку для “городского” читателя, но загадку отнюдь не трудную. Достаточно заглянуть в словарь В. И. Даля и узнать оттуда, что радуница – это “родительский день поминовения усопших на кладбище на Фоминой неделе; тут пьют, едят, угощают и покойников, призывая их на радость пресветлого Воскресения”.
270
Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 189.
варьировал Есенин любимые пантеистические мотивы в ключевом стихотворении книги [271] . Пройдет несколько лет, и Александр Блок в финальных строках "Двенадцати” ("Впереди Исус Христос”) тоже предпочтет старообрядческую – воспринимаемую как простонародную – форму имени Божьего канонической.
271
П. Сакулин в рецензии на "Радуницу” назвал это стихотворение "самоопределением” Есенина (Сакулин П. Народный златоцвет // Вестник Европы. 1916. № 5. С. 206).
Титульный лист первого сборника стихов
С. Есенина “Радуница” (Пг., 1916)
Сдерживая свой диалектический пыл в стихотворениях "Радуницы”, молодой поэт вдоволь поупражнялся в стилизации лексикона Ивана-царевича, даря первую книгу коллегам-литераторам. И. Ясинскому, к примеру, "Радуница” была вручена "на добрую память от размычливых упевов сохи-дерехи и поемов Константиновских-Мещёрских певнозобых озер” [272] ; Н. Венгрову – "от ипостаси сохи-дерехи” [273] ; М. Горькому – "от баяшника соломенных суёмов” [274] ; Н. Котляревскому – "от росейского парня” [275] ; Я. Сакеру – "от баяшника соломенных суёмов за подсовки в бока, которые дороже многих приятных, но только слов” [276] ; Д. Философову – "за доброе напутное слово от баяшника соломенных суёмов” [277] ; Е. Замятину – "Баяшнику, словомолитвенному <…> с поклоном и лютой верой” [278] . В последнем из приведенных инскриптов находим забавный след усвоения уроков недавнего есенинского учителя: "с любовью и верой лютой”, как мы помним, вручил начинающему Есенину свою книгу стихов "Четырнадцатый год” Сергей Городецкий.
272
Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 7. Кн. 1. С. 35.
273
Там же. С. 36.
274
Там же. С. 38.
275
Там же. С. 40.
276
Там же. С. 50.
277
Там же. С. 51.
278
Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 7. Кн. 1. С. 41.