Серия «Рассекреченные жизни»
Шрифт:
Увлекались мы и бильярдом. В просторном вестибюле перед входом в столовую стоял большой бильярдный стол, у которого всегда толпилась очередь и пробиться к которому было трудно, да и времени в течение дня для игры выкроить практически было невозможно. Тогда мы с одним моим другом вступили в «преступный сговор» со сменным поваром, который заступал на работу с вечера и готовил завтраки. Поздно вечером, когда все уже готовились ко сну, мы давали повару условный сигнал и он открывал нам дверь, которая тут же запиралась изнутри. Проверялось, плотно ли задернуты шторы на окнах, и начинались многочасовые баталии по принципу «навылет». Все трое играли примерно в одну силу, что повышало азарт и остроту схватки. Когда выпадало играть нам с другом, повар уходил к своим котлам, что-то туда засыпал,
Приходили мы в общежитие под утро с соблюдением всех необходимых мер предосторожности и засыпали на два-три часа. На этом этапе службы в разведке провалов у нас не было — тайна ночных бдений оказалась нераскрытой, а отсыпались мы уже следующей ночью.
Быстро пролетело время учебы. Подошли выпускные экзамены. Особо запомнился экзамен по «спецдисциплине № 1». Была суббота — рабочий тогда день. Я успешно сдал экзамен и, радуясь, что сбросил с себя этот груз, позвонил на работу жене, чтобы условиться о встрече вечером и договориться, как и где провести время в воскресенье. Жена, не слушая моих вопросов, взволнованно сообщила, что у них сегодня во всех кабинетах сняли портреты Берии. Я, насквозь пропитанный идеями бдительности, конспирации и осторожности, не стал дальше говорить на эту опасную тему и попытался уточнить место встречи. Затем подошел к классу, где продолжались экзамены, и забыл на время о разго-
10
воре с женой. Вдруг из класса вышел сконфуженный, красный как вареный рак слушатель и заявил, что его непонятно почему выгнали с экзамена. А это был наш секретарь партбюро и старший по званию — один из двух учившихся на курсе майоров. Мы начали расспросы, что и как. Потерпевший рассказал, что на первый вопрос по теории разведки ответил уверенно и бодро, на второй — практическая задача — также дал правильный ответ, затем с большим воодушевлением стал отвечать на третий, а экзаменаторы почему-то затопали ногами, замахали руками и прогнали его вон. Сообразив кое-что, я спросил: «Что был за вопрос-то?» Парторг ответил: «Очень хороший вопрос, беспроигрышный: „И.В.Сталин и Л.П.Берия — создатели и руководители советских органов безопасности"». На это сообщение я со знанием дела ответил: «Ты не беспокойся… Твоей вины тут нет… Дело в том, что сегодня утром в министерстве сняли портреты Берии». Все начали глубокомысленно чесать затылки и обсуждать эту сногсшибательную информацию.
После ареста Берии в системе госбезопасности начались обычные в таких случаях увольнения, сокращения, реформы, неопределенности, и многие из нас оказались на длительный период в подвешенном состоянии, без должности и без работы.
Да, школа № 101 навсегда осталась в памяти как место светлое и даже счастливое. Все мы были молоды, здоровы, преисполнены надежд, а заряд положительных эмоций нам давал сознание обретенной необычной и почетной профессии и ясность жизненного пути. Наивные, конечно, были мысли. Стезя оказалась тернистой, а для некоторых вообще непроходимой. Кое-кому пришлось сойти в начале дистанции или пройти лишь часть ее. Но большинство моих однокашников стали настоящими разведчиками и отдали по меньшей мере по три десятка лет любимому делу.
О тех, кто был рядом в начале пути
Школу № 101 я окончил в тот момент, когда в разведке начались очередная реорганизация и сокращение кадров. Однако меня все-таки приняли на работу и даже зачислили в куцый штат восточного отдела ПТУ, поскольку требовался новый человек для отправки в Каир.
Люди шатались без дела, ждали решения своей судьбы, играли в шахматы, рассказывали анекдоты и придумывали друг про друга озорные двустишия. Именно тогда, жадный до новых людей и впечатлений, я познакомился и быстро сошелся со многими сотрудниками отдела. Люди необычной и загадочной, на мой тогдашний взгляд, профессии, они казались мне чрезвычайно интересными, тем более что у многих за плечами уже был разнообразный опыт разведывательной работы. В первый же день я познакомился с Викентием Павловичем Соболевым, Яковом Прокофьевичем Медяником, Иваном Ивановичем Зайцевым и Павлом Ефимовичем Недосекиным, бок о бок с которыми и проходила впоследствии моя работа в разведке.
О жизни и работе разведчиков у нас писали и пишут мало, за исключением тех редких случаев, когда дело касается репрессированных в своем отечестве или севших за решетку в чужом государстве. О людях же, которые на крайнем нервном пределе в течение тридцати-сорока лет добывали информацию для своего государства, прошли через многочисленные войны, перевороты и кризисы и при этом еще остались в живых, не написано почти ничего. Чтобы
12
восполнить этот пробел, расскажу немного о своих коллегах, друзьях, о своих первых начальниках.
Первым моим резидентом и учителем был Викентий Павлович Соболев. Наша жизнь в разведке очень тесно переплелась. Дружили мы и семьями. К моменту нашего знакомства он уже несколько лет успешно проработал в Египте и снова собирался туда. В.П.Соболев был всесторонне подготовленным профессионалом-разведчиком. С равной охотой и умением он занимался проведением оперативных мероприятий, включая всю черновую и подготовительную работу, и информационной деятельностью, которую многие недолюбливали, считая слишком нудным занятием.
В Египте он, казалось, знает всех и вся. Если со своими соотечественниками Викентий Павлович сходился иногда довольно туго, то с египтянами и с арабами вообще у него мгновенно устанавливался контакт, возникала взаимная симпатия. Нам, начинающим, очень импонировали его напористость, бесстрашие и изобретательность в разведывательных делах. Мы переняли у него много полезного и всегда завидовали его блестящему знанию арабского и французского языков, а также необыкновенной быстроте и легкости при составлении информационных телеграмм. Сколько же он написал их за свою оперативную жизнь четким и красивым почерком! О знании им обстановки, о его тонком политическом чутье, даре предвидеть события свидетельствует хотя бы то, что, услышав сообщение о национализации Суэцкого канала, Викентий Павлович сразу сказал обеспокоенным и не допускающим возражений тоном: «Будет война!» И мы стали готовиться к войне. В 1962 году нам с В.П.Соболевым удалось вместе проработать несколько месяцев в Тунисе, где главной задачей было оказание помощи алжирской революции.
Проведя много лет в разных арабских странах, Викентий Павлович стал заместителем начальника разведки по району Ближнего Востока и Африке, и когда ему присвоили звание генерал-майора, мы шутили: «Викентий Павлович, вы единственный в мире генерал-майор со знанием арабского языка, не считая самих арабов!» После работы в Нью-Йорке со здоровьем у Викентия Павловича начались проблемы, и он рано, где-то сразу после своего пятидесятилетия, ушел, к нашему большому сожалению, на пенсию.
13
Яков Прокофьевич Медяник, в отличие от В.П.Соболева, поставил своеобразный рекорд. Свое семидесятилетие он отпраздновал на посту заместителя начальника разведки, а на пенсию ушел не потому, что состарился, а лишь потому, что о его возрасте все время напоминал календарь. Человек живого ума, чрезвычайно общительный и испытывавший постоянную тягу к людям, он всегда был переполнен разнообразными идеями и предложениями, направленными на совершенствование нашей работы. От долгой службы сначала в пограничных войсках, а затем в разведке в его памяти сохранилась масса воспоминаний об интересных людях, событиях, ситуациях. Если бы он решился на написание мемуаров, это было бы увлекательное чтение.
В момент моего знакомства с Яковом Прокофьевичем в 1953 году он вторично собирался на работу в Израиль, на этот раз в качестве резидента. В те годы в Израиле самыми распространенными языками были русский и украинский, и у нашего выходца из-под Полтавы не было никаких языковых проблем. Дела у него там шли хорошо, а начало деятельности было ознаменовано любопытным фактом. По прибытии в Тель-Авив передовой группы посольства в 1954 году (после восстановления дипотношений) все израильские газеты вышли с броскими заголовками примерно следующего содержания: «Приезд в Израиль господ Медяника и Симеошкина—лучший праздник в жизни еврейского народа ». Нечего и говорить, что, когда до нас доходили сообщения ТАСС, мы зачитывались этими строками.