Серия «Рассекреченные жизни»
Шрифт:
В характере начальников всех рангов редко гармонично уживаются деловая хватка, доброта и любовь к людям, а в Медянике все это сочеталось самым естественным образом. Поэтому ему без колебаний вверялись судьбы людей и руководство большими коллективами. После возвращения из Израиля и работы в Центре Яков Прокофьевич возглавлял резидентуру в Афганистане (во времена королевского режима), потом — ближневосточный отдел ПГУ, а затем был резидентом в Индии, после чего много лет занимал должность заместителя начальника разведки по району Ближнего Востока и Африке.
Медянику всегда удавалось договориться с самым трудным собеседником, и отказать ему в его просьбе было не-
14
возможно. Начинал он обычно так: «Я ведь хохол, значит, человек хитрый и все равно вас
Иван Иванович Зайцев, фронтовик, боевой офицер, после войны продолжал службу в армии, а затем был направлен в разведку и долго не мог привыкнуть к новым порядкам. Был он в то время ростом и телосложением, оканьем и пышными усами похож на молодого Горького. Любил и ценил шутку и в любой момент был готов отреагировать на острое словцо или соленый анекдот. Однажды по ходу дела я рассказывал ему что-то забавное, и он громко расхохотался, позабыв, что сидит в президиуме, в большом конференц-зале, на важном совещании.
Ивану Ивановичу пришлось работать в разных районах мира, но основные свои силы и опыт он отдал разведывательной работе в ФРГ. Там он сформировался как руководитель и, возвратившись из Бонна, стал начальником Краснознаменного института имени Ю.В.Андропова. Более удачную кандидатуру на эту должность трудно было подобрать: доброжелательность, терпение, знание людей, богатый личный опыт разведывательной работы, добрая ирония — все это давало Ивану Ивановичу право быть воспитателем и самих воспитателей, и многочисленных слушателей. Любой, кто окончил наш институт в период пребывания И.И.Зайцева его начальником, обращаясь к годам своей учебы, в первую очередь вспомнит, конечно, Ивана Ивановича, его мудрые советы и душевную щедрость. Работал он, можно сказать, до последнего дыхания и, несмотря на тяжелую болезнь, был преисполнен оптимизма и планов на будущее.
Павел Ефремович Недосекин был постарше остальных, но долгое время глядел орлом, и угадать, сколько ему лет, было трудно — никто не давал ему его истинного возраста. А биография у него была самая что ни на есть героическая. Один собеседник как-то спросил меня: «Неужели это тот
15
самый Недосекин?» — «Какой тот самый?» — «Тот, о котором уже в начале войны в Орловском управлении НКВД рассказывали легенды. С группой бойцов он несколько раз переходил линию фронта, устраивал переполох в тылу у немцев, добывал нужную информацию и успешно возвращался назад». Это был действительно тот самый Недосекин. Всю войну он провел так же, как начал. Несколько раз его сбрасывали с парашютом в белорусские леса, где он воевал в качестве заместителя командира партизанского отряда по разведке, а позднее и сам стал командиром одного из отрядов. Так что разведчиком Недосекин был, можно сказать, с начала своей трудовой деятельности и прошел путь от разведчика в лесах и болотах до разведчика внешнеполитического, многократного резидента в странах Африки и Ближнего Востока.
У красивого и статного, на всю жизнь сохранившего военную выправку Павла Ефимовича была столь же красивая, притягивавшая взгляды жена Евгения Федоровна, которую он вывез из тех же белорусских лесов. Там, в партизанской республике, они встретились, вместе воевали и полюбили друг друга. Тяжелые годы войны не прошли бесследно — и Евгения Федоровна, и Павел Ефимович рано ушли из жизни через мучения и страдания.
Первые свои шаги во внешней разведке Недосекин сделал в послевоенные годы в Эфиопии, где тогда не ставились задачи глобального характера. Из его эфиопской эпопеи известен такой случай. Ехал как-то Недосекин по скверной эфиопской дороге. Неожиданно на дорогу выскочил местный житель. Какие-то доли секунды водитель пытался избежать столкновения, но не удалось. Эфиоп погиб, машина закончила свою жизнь в кювете, Недосекин остался, как говорят в таких случаях, чудом жив. А какова же была реакция Центра? Года два спустя мне показали написанную синим карандашом резолюцию заместителя министра госбезопасности А.И.Серова по этому делу: «Стоимость машины взыскать: половину — с эфиопа, половину — с Недосекина». Понятно, что эфиоп уже ничего не мог заплатить по объективным причинам, а Павла Ефимовича спасли от уплаты начавшиеся реорганизации (некому было следить за исполнением «синих» резолюций).
16
Войны и потрясения так и не отпустили от себя П.Е.Недосекина — большую часть жизни ему пришлось работать в беспокойных арабских странах в тревожные времена. Он никогда не терял присутствия духа и чувства юмора, выглядел всегда так, будто собрался идти на официальный прием, обладал даром подмечать всякие забавные ситуации и рассказывал о них с большим мастерством. В последние годы он работал в нашем аппарате в Чехословакии. Там тяжело заболела Евгения Федоровна — рак мозга… и мучительная смерть. Утрата жены подкосила Павла Ефимовича. Спустя несколько месяцев ему самому ампутировали ногу — прямое следствие пребывания во время войны в лесах и болотах. И пока мы хлопотали о хорошем протезе в Чехословакии (до чего же тяжела и не устроена наша жизнь: герой войны, награжденный боевыми орденами, многократный резидент внешней разведки, имеющий все виды льгот полковник ждет долгие месяцы, сидя на балконе своей квартиры, решения о протезе), встал вопрос об ампутации и второй ноги. Вскоре после операции он скончался.
Кроме этих близких мне людей в первые дни работы в разведке я познакомился и с тогдашними руководителями отдела. Сначала меня повели к заместителю начальника Василию Иосифовичу Старцеву, а вместе с ним мы уже пошли к начальнику отдела Владимиру Ивановичу Вертипороху. Владимир Иванович объявил мне, что есть нужда в срочной посылке оперативного работника в Каир и что после непродолжительной подготовки в отделе мне нужно будет выехать в Египет.
В.И. Вертипорох был, наверное, самым видным и интересным мужчиной в разведке. Очень высоким ростом (без малого два метра), могучим телосложением, светлыми курчавыми волосами, ухоженными усами, улыбчивым лицом он напоминал картинного былинного богатыря — какого-нибудь Микулу Селяниновича. Сразу возникала мысль: как же такой мужик может скрыться от «наружки»?
Владимир Иванович работал в Иране и Израиле, а после пребывания в Центре был послан старшим советником по вопросам безопасности в Китайскую Народную Республику. Там он, наверное, выглядел Гулливером. Мне недолго пришлось с ним работать, но каждый приход к нему в кабинет
17
оставлял ощущение удовлетворения и радости. «Повезло с начальником», — думалось мне. Из общения с ним особо запомнились два случая.
В один из первых дней моей работы Вертипорох поручил мне написать телеграмму по какому-то оперативному вопросу. Я еще не был допущен к шифропереписке и не знал, как пишутся телеграммы. По своему разумению, руководствуясь принципом экономии слов и места, я написал ее как обычную телеграмму — без предлогов и знаков препинания, без употребления падежей, с минимумом глаголов и существительных. Владимир Иванович очень долго смеялся, а я растерянно стоял, не понимания, в чем дело. Выяснилось, что телеграммы надо писать обычным языком, без всяких сокращений, чтобы все было понятно. Моя же телеграмма не поддавалась ни зашифровке, ни тем более расшифровке.
Второй раз я направился к нему сам и попросил выдать мне положенное табельное оружие. Дело в том, что в 1953 году из мест заключения по массовой амнистии была выпущена целая армия уголовников и в Москве начались грабежи и бандитские нападения, а на московских окраинах под вечер даже слышалась стрельба. Мы с женой в это время снимали комнату на окраине, в деревне Черкизово, куда поздно вечером было страшно возвращаться. Владимир Иванович стал мягко уговаривать: «Зачем вам пистолет? Подстрелите кого-нибудь, а потом не отвертитесь. А вы мне нужны в Каире. Не дам я вам пистолета, и не обижайтесь». Вскоре Вертипорох ушел из отдела, а затем уехал в Китай, где и умер. Сердцу было трудно поддерживать такое большое тело.