Серый пилигрим
Шрифт:
— Боги тебе в помощь, досточтимый Хек! – переминаясь с ноги на ногу, промямлил Мо.
Трактирщик поднял на него водянистые глаза и еще сильнее выпятил свою толстую рыбью губу.
— Чего надо?
Не дожидаясь ответа, схватил стоящую рядом на скамье пузатую бутылку и отхлебнул из горлышка.
Мо, вытянув шею, судорожно сглотнул.
— Так это, Хек… Выпить бы. Со вчерашнего дня ни росинки…
— Ха! А я-то думаю – кто это ко мне приперся? Я тебя тверезым и не признал, Мо.
Рыбак заискивающе заулыбался, показывая коричневые и изрядно
— Дык это… Я и сам себя не признаю, хе–хе…
Он покосился на заколоченную крест–накрест дверь в таверну и окошко рядом с ней.
— Еще не открылся?
— Я погляжу – мозгов у тебя, как у трески! Чего я, по–твоему, снаружи-то торчу?
— А… ну да. А как там… этот? – Мо невольно перешел на шепот.
Трактирщик обернулся к двери, будто к чему-то прислушиваясь.
— Вчера еще весь день стонал, на помощь звал. Нонче пока ни звука. Молю Араноса, чтобы этот страшила уже сдох.
Мо покивал, не сводя глаз с початой бутылки.
— Так это, Хек… Как насчет выпить-то?
— Нету! – отрезал трактирщик, снова прикладываясь к горлышку.
На лице пьянчуги отразилось такое страдание, что даже самый лютый головорез облился бы слезами от жалости.
— Ну, может, все-таки можно…
— Можно! – охотно согласился толстяк. – Давай так – я тебя запущу внутрь, ты проверишь, живой ли там этот магик. Две бутылки чистейшего, ни разу не разбавленного рома тебе отвалю.
На рыбака было больно смотреть – настолько противоречивые чувства его терзали. Он был вчера в «Барракуде» и самолично видел страшного черного мага и его схватку с другим магом – в сером балахоне. Страху натерпелся такого, что портки до сих пор не просохли. Но выпить хотелось так, что он убить готов был за бутылку любой сивухи, хотя вообще-то всегда слыл парнем безобидным.
— Так это, Хек… – вдруг прозрел он. – А хлебнуть дашь сначала? Ну, для храбрости?
— Ага, нашел дурака! – хохотнул трактирщик. – Проваливай!
— Ну, Хек… – заканючил рыбак, едва не падая на колени. – Ну, два глотка! У меня кишки все в узел сворачивает, помру щас!
— Какой я тебе Хек! – огрызнулся толстяк. – Хек… Сам ты… палтус паршивый. Гектор я! А для тебя – дон Гектор Фарендот! Усек?
— О, Ирана Милостивая! – Мо, выпучив глаза от страха, попятился к стене.
— Вот так-то! – довольно хмыкнул трактирщик, снова отхлебывая из бутылки. Пот ом заметил, что смотрит рыбак вовсе не него, а куда-то на улицу.
Обернувшись, он и сам не удержался от испуганного возгласа.
Сквозь завесу дождя прямиком к «Барракуде» шел какой-то чужак. Чужаков в Вальбо и так-то не жаловали. А уж на этого достаточно было разок взглянуть, чтобы понять – жди неприятностей.
Явно чужестранец – темнокожий, со спутанной гривой кроваво–красных волос. Из одежды – только бесформенный шерстяной балахон, похожий на жреческий, и короткие, до голенищ угвазданные в грязи сапоги, судя по походке – сильно не по ноге. На запястьях болтаются тяжелые железные браслеты кандалов с короткими обрывками цепи, когда-то их связывающей.
Незнакомец
Несмотря на то что оружия у чужака не было видно, у трактирщика неприятно похолодела спина и захотелось за кого-нибудь спрятаться. От красноволосого так и веяло смертью.
— Зд–дравствуй, добрый человек! – пробормотал Мо, когда чужак поравнялся с ними.
Красноволосый на него даже не взглянул. Завернул под навес. Для этого ему пришлось пригнуть голову – росту он был огромного, Мо и трактирщик едва доставали бы ему до подбородка, если бы встали рядом. Остановился рядом с заколоченной дверью. Опустил голову, будто к чему-то прислушиваясь.
Мо и трактирщик затравленно переглянулись. Мо потихоньку, вдоль стенки, уже крался прочь от двери. Толстяку же деваться было особо некуда.
— Замечательный день, не правда ли, дон? – осклабился трактирщик, заглядывая в лицо незнакомцу. – Вы хотите войти? Если что – я сейчас мигом сбегаю за топором, откроем двери и…
Красноволосый молча ухватился за доски, удерживающие дверь, рванул. Жалобно взвизгнули выдираемые из дерева гвозди, хрустнул кусок выломанного с мясом косяка. Распахнув дверь, чужак шагнул в таверну.
Едва он сделал это, Мо, а за ним и сам трактирщик рванули прочь. Далеко, впрочем, не убежали, но предпочли наблюдать за дверью с противоположной стороны улицы, укрывшись за невысоким плетнем.
В зале таверны было темно, как в пещере. Свет пробивался от раскрытой двери и через щели в ставнях, но его не хватало даже на то, чтобы различить очертания предметов. Красноволосый немного постоял на пороге, потом медленно двинулся в глубь зала, огибая поваленные столы и лавки, переступая через валяющуюся на полу посуду. Несмотря на хромоту и внушительный рост, ступал он едва слышно.
Пахло дымом и жженым рогом, и запах этот заглушал все остальные. Потревоженные сквозняком от двери, тихонько скрипели покачивающиеся на крючьях подвес ные светильники.
Из дальнего конца зала донесся шорох.
— Это ты?
Красноволосый с трудом узнал голос. Затаившийся в темноте явно очень ослаб.
Он остановился.
— Стой, где стоишь, – каркнул голос из темноты. – Сейчас…
Что-то брякнуло, клацнуло, в углу вспыхнули несколько ярких искр, и на полу расцвело пятно желтоватого света, исходившего из старого масляного светильника. Светильник стоял рядом со столом с подломившимися с одной стороны ножками – так, что столешница упиралась одним краем в пол. Прислонившись к ней спиной, рядом с лампой полулежал рослый человек в черном плаще с откинутым капюшоном. У человека не было лица. Вместо него – жуткая маска из едва подсохших рубцов на многочисленных ранах. Или, скорее, на одной сплошной ране, широкими полосами избороздившей всю голову.