Съешьте сердце кита
Шрифт:
— Давно бы надо, — сказала Ксения и вышла. Ей вспомнились слова начальника партии, что люди, мол, в отряде хорошие, в беде помогут, «с ними не пропадете». Вот они, люди, вот они, помощнички! Нет, Ксения брать греха на душу не хотела: отряд все-таки работал, и ей все-таки подчинялись, но как?.. Уметь бы разгадывать людей, что каждый из них собой представляет, чего добивается, к чему стремится. Но это уже талант особого рода. Нет такого таланта у Ксении! Не учили ее этому…
Она мельком взглянула на стремглав промчавшегося к реке Сашу Мамонова. Худой он до невозможности, жилистый и высокий, настоящая каланча… Лицо костистое, и кости туго обтянуты веснушчатой кожей. Надо же быть таким непривлекательным! Вот глаза только светло-голубые, ясные. Он их всегда прищуривает, взглянет — будто ударит.
Он сильный. Рассказывают, в партии наперегонки с лошадьми бегал. А здесь, в тайге, на подходе к лагерю, как рванет, бывало, — все комары тучей сзади остаются. Хохочет: «Не тащить же такую радость в палатку».
«Да, гнус, — вяло подумалось Ксении. — Душит, проклятый!» Она опустила на лицо противокомарную сетку.
Завтракая, обжигаясь борщом, сваренным из сушеной капусты и мороженого сладковатого картофеля, Ксения размышляла над тем, пришлет ли начальник обещанную помощь. Лошади нужны позарез! Без транспорта в дальний маршрут не сунешься. Палатку на себе не потащишь, а кроме того, лопаты, киркомотыги, промывочные лотки… Люди тоже отряду нужны, рабочих мало.
Пока что отряд обследовал ближние от лагеря притоки, мшистые, говорливые, неугомонно буравящие мерзлотную землю. Притоки выносили с водораздела золотые крупицы, правда редко, но алмазов, ради которых велись поиски в тайге, не было вовсе.
Днем, рассматривая в лупу мельчайшую, матово поблескивавшую золотинку, Саша Мамонов уважительно произнес:
— Все-таки золото вещь! Можно зуб вставить, если кто выбьет по случайности здоровый, и вообще… Золото в прошлые времена большую ценность имело. Валюта!
Жанна хмуро сказала:
— А то мы не знаем! Прочитай нам лекцию в популярной форме.
— В популярной могу, — охотно согласился Мамонов. — Историю могу рассказать. Про Дунькин пуп. Не слыхали?
Чуя подвох, Ксения все же нерешительно протянула:
— Да вроде нет.
А Котеночкин плотоядно улыбнулся.
— Ну вот, слушайте. — Мамонов попятился и сел на камень. — Был, значит, на Алдане тракт, по которому всегда старатели, приисковики и разная шантрапа ходили, а на том тракте — трактир. На бойком месте. И содержала его Дунька — продувная такая, гулящая баба. А женского полу на тыщу верст ни души. Ну вот… она и пользовалась: за ночку любовных утех брала золотого песку, сколько пуп вмещал. А пуп вмещал, должно быть, немало, раз такой установила тариф!
— А побесстыднее ты ничего не мог придумать? — тихо, с закипавшим в голосе возмущением спросила Ксения.
Мамонов посмотрел на нее своими прищуренными, с голубинкой глазами и обидчиво буркнул:
— Могу и помолчать. Мое дело телячье. А только сами же просили.
Котеночкин привстал и, ссыпая в мешочек отмытый шлих с крупицами золота, наставительно поднял палец.
— Это, Ксения Ивановна, не выдумка, а исторический пример. Есть такой «Дунькин пуп» — наследие проклятого прошлого? Есть. Факт, который из истории не выкинешь. Правда, трактира уже нет, да и Дунька давно померла, но местность и по сей день так называется.
— Слушай, историк… — Жанна ласково, но с угрозой подергала Котеночкина за пиджак. — Мы народ грамотный, обойдемся без комментариев. Понял?
Отсверкивая и рябя на перекатах, бежал ручеек с рыжей золотоносной водой, недобро темневшей у ослизлых коряг, близ круто стесанных камней… Сияло солнце. Ветерок еле шевелил лапы лиственниц.
Ксения дробила молотком камешки, образцы пород, изучая их сердцевину, и записывала результаты опробований.
«Неужели то, о чем рассказал Мамонов, было в действительности? — думала она смятенно. — Как же тут люди жили, чем дышали они?..»
Конечно, по книгам она представляла тогдашние нравы и порядки, знала о волчьих законах тайги, о преступных способах наживы, вплоть до ограбления старателей, вплоть до убийств… Об этом писали и Мамин-Сибиряк и Шишков Так что могла ли удивить Дунька? Она ведь никого не грабила и не убивала…
Мамонов тронул ее за плечо.
— Мне в боковой маршрут надо бы. «Боковым маршрутом» у геологов называлось сходить в уборную.
— Ой, боже, ну иди, что ли, — покраснела Ксения. — Будто я тебя держу. — И когда Мамонов отошел, она сказала Жанне: —А вообще он циник, этот Мамонов. Мог бы ведь и что-нибудь другое рассказать, а не обязательно эту притчу. Ему всегда хочется вогнать меня в краску, досадить, испортить настроение…
Жанна не согласилась:
— Да ну, Ксенька! Зря напраслины не возводи. Парень простой, сибиряк. Со странностями, правда. Но он не вредный…
— А, тебе все нравятся, — раздраженно и не без намека вымолвила Ксения и сунула пикетажную книжку в полевую сумку. — Ну, где он там, этот остряк? Надо закругляться. Дело к вечеру. Пока дойдем…
Солнце сильно подалось к горизонту и уже задело краем частокол жиденького сухостоя, когда отряд возвратился в лагерь. Неистовствовали комары.
В палатке их было тоже полно.
— Дымокур надо развести, — пробормотал Мамонов, сбрасывая с сутулых плеч рюкзак, набитый камнями и мешочками с песком. — Котеночкин, тащи моху, который повлажней…
Ксения поморщилась. Она терпеть не могла дымокуров. В дыму задохнешься, а комаров до конца все равно не выгонишь. Потом кашляй всю ночь и глаз не открывай…
— Шел бы ты, Саша, со своим дымокуром подальше, — сказала она нехотя. — В боковой маршрут, что ли…
— Ого! — засмеялся Мамонов. — Однако, сильно сказано, товарищ начальник. А дымокур я все-таки разведу. Загрызут же.
Он разворошил принесенный Котеночкиным мох, сунул туда сухих прутиков, чиркнул спичкой… Дым повалил ядовитый — белесый и желто-зеленый… Спасаясь от удушья, Ксения выбралась наружу, жадно глотнула чистого, холодного воздуха. И тотчас начала выплевывать комаров.
Зайдя через полчаса в палатку, она сразу, кое-как раздевшись, юркнула в спальный мешок, разгребла мох поблизости и ткнулась в него носом. Дым все равно просачивался. Ксения приподняла край палатки и высунула нос наружу. Но комары почуяли лакомый кусочек — и пришлось носу убираться восвояси.