Сестра Харуна ар-Рашида
Шрифт:
— Халиф не приказывал тебя пускать к нему. Он при¬
казал принести твою голову.
— Э, ты же знаешь халифа, в припадке гнева он мог
отдать приказ, о котором потом пожалеет. Может быть,
уже пожалел. Ступай к нему и скажи, что я мертв! Если
оп выразит сожаление, признайся во всем. За одно это
отдаю половину богатств. Они — твои!
Предложение это ошеломило Масрура. Оно не вело к
предательству. Он ничего не терял. Ровным счетом ничего!
Харун
Такое случалось... Почему бы и пе попробовать счастья?
Он кивнул головой, молча отобрал у визиря саблю, про¬
вел в шатер, приказал неграм стеречь плеиника и ушел.
Джаафар ибн Яхья погрузился в раздумье. Он раскаи¬
вался, что не уехал из Багдада, поверил, что халиф мило¬
стиво отпустил его в Хорасан. Как он обманулся! Надо
было рвать отношения, рвать немедленно, а не пытаться
их наладить. Теперь на помощь рассчитывать нечего, надо
самому попытаться вырваться отсюда! Аббаса ждет...
О дорогая, ты даже и не догадываешься, в какую западню
я попал! Зачем человеку власть? В чем смысл человече¬
ского существования? Не в том ли, чтобы жить в покое
и тишине? Разве спокойствие не есть счастье? Казалось,
близка счастливая, безмятежная пора, и вдруг...
У входа показалась приземистая фигура. Джаафар ибя
Яхья глянул на вошедшего палача и по его насупленным
бровям понял все. Будто сквозь дрему услышал слова, ко¬
торые палач мог бы и не говорить:
— Я сказал халифу, что ты убит. Он приказал при¬
нести твою голову.
Невероятным усилием воли визирь стряхнул оцепене-
иие и властно приказал:
— Постой!
Он пошел навстречу Масруру, не спуская глаз с сабли,
которая болталась у того на боку.
— Что-то я хотел тебе сказать... Нет, не о пощаде...
Что решено, то решено. Ах да, вспомнил! Аббаса! Халиф
и ее намеревается казнить?
Рукоятка была совсем близко.
— Аббаса мертва, — произнес палач.
— Ты лжешь, негодяй!
Визирь прыгнул на Масрура, схватил саблю и в тот
же момент, глянув в округлившиеся от ужаса глаза
ферганца, понял, что тот сказал правду. Пальцы его раз¬
жались.
— А-а-а!
Исторгнувшийся из груди крик походил на вопль
смертельно раненного животного.
Все было кончено. Жизнь утратила смысл. Джаафар
ибн Яхья склонился над плахой. Впервые в жизни глаза
визиря были влажны от слез.
— Аббаса мертва! Убей меня, палач! Прошу тебя,
убей!
Глава LXV
ХАРУН АР-РАШИД
И
Халиф видел, что палач лжет ему. Но оп понимал: ви¬
зирь находится в замке Вечности, и это главное. Время
для захвата Джаафара иби Яхьи было выбрано удачно.
Ни спешить, ни медлить было нельзя. Зачем было спе¬
шить? Хорошо, что визирь выпил по случаю исполнения
своих желаний, теперь с ним легче справиться. А промед¬
ление грозило тем, что он пронюхает об убийстве Аббасы,
организует защиту, позовет Бармекидов и сторонников из
Нахравана, и тогда начнется междоусобица.
Теребя бороду, Харун ар-Рашид метался по спальне,
грозил кулаком.
— Убить! Немедленно!
Тут же кричал:
— Нет, подождать!
Затем повторял снова:
— Обезглавить! Конечно, обезглавить!
Коромысло весов, на которых колебались его решения,
склонялось то в одну сторону, то в другую.
На стене висел пышный ковер. Халиф внезапно оста¬
новился перед ним, тупо уставился на вытканное изрече¬
ние. Замысловатая вязь сплеталась в его сознании в
уродливую черную паутину. Медленно разматывалась она,
и халиф мог прочесть слова стихотворения:
Где же вы, индийские клинки?
Отчего врага не поразили,
Отчего вы, плану вопреки,
Кровью души нам не исцелили?
И победный золотой венец
Отчего виски не украшает?
Убивает недруга храбрец,
Только трус его не убивает.
Вошел Масрур, держа на серебряном подносе окро¬
вавленную голову. Харун ар-Рашид побледнел. С подноса
на него смотрели еще не успевшие остекленеть глаза.
— О брат мой Джаафар! — воскликнул он с пафо¬
сом. — Не думал я, что конец твой будет таков. Ай, ай,
зачем ты не выполнил наш уговор? Помнишь: признавать
только мое право, единственное право в халифате, делать
только то, что мне угодно? А ты? Аллах знает, что возо¬
мнил ты о себе, несчастный! И вот горькие плоды... Пе¬
чально, не правда ли? И я сожалею... Но ты заслужил
свое! Ах ты, вольноотпущенник! Как посмел ты позорить
меня?
Халиф нагнулся над подносом, который палач поставил