Сестра Керри

Драйзер Теодор

За неделю до рокового дня Керри вдруг сообразила, что их средства на исходе.

— Мне кажется, у меня не хватит денег, чтобы внести плату за квартиру! — воскликнула она во время завтрака, заглядывая в сумочку.

— Сколько у тебя есть? — спросил Герствуд.

— У меня осталось двадцать два доллара, но надо еще всю неделю покупать продукты. А если я истрачу на это деньги, которые получу в субботу, то ничего не останется на следующую неделю. Скажи, пожалуйста, Джордж, этот друг твой, Дрэйк, не скоро еще откроет отель?

— Нет, думаю,

скоро, — ответил Герствуд. — По крайней мере, он уверял меня в этом.

Через некоторое время он добавил:

— Ничего, не тревожься! Лавочник, наверное, согласится обождать. Мы столько времени покупаем у него, что на неделю или две он не откажет нам в кредите.

— Ты думаешь, он согласится ждать?

— Я в этом уверен.

В тот же день, зайдя в лавку за фунтом кофе, Герствуд сказал, глядя прямо в глаза лавочнику:

— Вы бы не согласились, мистер Эслодж, рассчитываться за все сразу в конце недели?

— Пожалуйста, пожалуйста, мистер Уилер! — ответил тот. — Отчего же нет?

Герствуд, даже в тяжелые времена продолжавший держаться с известным тактом, больше ничего не добавил. Все оказалось так просто. Он захватил свою покупку и отправился домой.

Началось отчаянное метание человека, очутившегося в тупике.

Квартирная плата была внесена, и на очереди был расчет с лавочником. Герствуд уплатил ему из своих десяти долларов, а в конце недели получил деньги от Керри. В следующий раз он отложил расчет с лавочником и таким образом сохранил свои десять долларов, а Эслодж получил в четверг или пятницу по субботнему счету.

Эти неурядицы заставили Керри искать каких-нибудь новых впечатлений. Герствуд, очевидно, не понимал, что у нее могут быть еще и иные потребности. Он мысленно распределял ее заработок так, чтобы его хватило на все насущные расходы, но, видимо, и не собирался вносить что-либо сам.

«И он еще говорит мне: „Не тревожься!“ — размышляла Керри. — Если бы он хоть немного тревожился, он не сидел бы тут целыми днями, дожидаясь моего возвращения! Он нашел бы себе какую-нибудь работу. Не может быть, чтобы мужчина за семь месяцев не сумел, при желании, подыскать себе какое-то занятие!»

Вид Герствуда, всегда неряшливо одетого и хмурого, побуждал Керри искать развлечений вне дома. Два раза в неделю в театре бывали утренники, и тогда Герствуду приходилось довольствоваться холодной закуской, которую он сам себе готовил. Были еще два дня, когда репетиции начинались в десять утра и кончались в час. А помимо того, Керри стала навещать некоторых подруг из кордебалета, в том числе голубоглазого маленького воина в золотом шлеме. Это вносило разнообразие в ее скучную, тоскливую жизнь в уединенной квартире, где сидел и бездельничал ее угрюмый муж.

Голубоглазого воина звали Лола Осборн. У нее была комната на Девятнадцатой улице, близ Четвертой авеню, в районе, теперь сплошь застроенном конторскими зданиями. Окна комнатки выходили во двор, где росло несколько тенистых деревьев.

— Разве ваша семья живет не в Нью-Йорке? — спросила

однажды Керри свою подругу.

— Да, но я не могу ужиться с родителями, — ответила та. — Они хотят, чтобы я делала то, что им нравится… А вы постоянно живете здесь?

— Да.

— С вашей семьей?

Керри было стыдно сказать, что она замужем. Она столько раз жаловалась Лоле на то, что очень мало получает, и так часто делилась с подругой своими тревогами за будущее, что теперь ей было неприятно говорить о муже.

— Нет, я живу у родственников, — солгала она.

Мисс Осборн считала само собой разумеющимся, что Керри тоже вольна распоряжаться своим временем по собственному усмотрению. Она постоянно зазывала ее к себе, предлагала маленькие совместные прогулки, и в конце концов Керри перестала вовремя приходить домой. Герствуд заметил это, но его положение не позволяло ему ссориться с ней. Несколько раз Керри возвращалась домой так поздно, что, едва успев приготовить что-нибудь на скорую руку, тотчас же мчалась в театр.

— Разве во второй половине дня у тебя тоже бывают репетиции? — осведомился как-то Герствуд. При этом он постарался скрыть свою горечь и сомнения, побудившие его задать этот вопрос.

— Нет, но я подыскиваю себе другое место, — ответила Керри.

Так оно в действительности и было, но все-таки это лишь с большой натяжкой могло сойти за объяснение. Мисс Осборн побывала с Керри у режиссера, собиравшегося ставить на Бродвее новую оперетту, а когда от него подруги вернулись в комнату Лолы, было только три часа дня.

Вопросы Герствуда Керри поняла как покушение на ее личную свободу. Она совсем упускала из виду, что уж и так пользовалась большой свободой. Но человек всегда дорожит последними своими достижениями и бдительно охраняет то, что ему удалось завоевать.

Герствуд прекрасно понимал создавшееся положение. Он был для этого достаточно умен. В то же время в нем сохранилась еще известная доля порядочности, не позволявшая ему открыто протестовать. Находясь в состоянии необъяснимой апатии, Герствуд все глубже и глубже погружался в какое-то оцепенение и спокойно взирал на то, как Керри постепенно уходит из его жизни, — точно так же он добровольно выпускал из рук все возможности вновь выбраться на поверхность. Все же он не мог удержаться от мягких, бесполезных и надоедливых замечаний, которые с каждым днем все более и более расширяли пропасть, образовавшуюся между ним и Керри.

Однажды, глядя из-за кулис на ярко освещенную сцену, где кордебалет, сверкая бутафорией, занимался упражнениями, главный режиссер спросил балетмейстера:

— Кто эта девушка, четвертая справа? Вот та, что поворачивается сейчас к нам лицом?

— Ее зовут мисс Маденда, — ответил балетмейстер.

— Хорошенькая, — сказал главный режиссер. — Почему бы вам не поставить ее во главе цепи?

— Хорошо, поставлю, — согласился тот.

— Да, непременно так и сделайте! Она несравненно лучше той, которая сейчас ведет цепь.