Сестра милосердия
Шрифт:
– Забыл, забыл он тебя, Тань… – грустно констатировал сверху Адин голос. – Видишь, и не узнает даже. А ты рыдала-плакала, как он без тебя будет…
– Нет, не забыл… – проглотив жгучий слезный комок, тихо проговорила Таня. – Я же вижу, что не забыл… Правда ведь, Отечка? Ты меня прости, невиноватая я перед тобой… Я тебя не бросала, так уж получилось… Ты прости меня, малыш…
Отя, не отрывая от ее лица взгляда, моргнул медленно, как маленький больной совенок, еще моргнул, еще… Вскоре едва заметная дрожь пробежала по бледному личику, исказила его будто в судороге, толкнулась в маленькую грудь горестным сильным всхлипом. Привстав на ножки, он упал с ходу ей на грудь, обхватил руками
– Узнал… Конечно узнал, что вы… Он обиделся просто. Он решил, что я его бросила, понимаете?
– Да вижу, вижу. Слава богу, хоть какую-то эмоцию выдал, и то хлеб. А я уж перепугалась, знаешь… Молчит все время, как старичонка немой, вроде и голоса у него нет… Ленка же сволочь такая оказалась – в пансион его какой-то пристроила там, в Ницце. Куча нянек кругом, а дитя без глазу. Они мне так и сказали в том пансионе – не говорит, не плачет – робот маленький, а не ребенок будто…
– Так я ж вам говорила – нельзя было его сразу отрывать! Он такой стресс перенес, и сразу резкая перемена обстановки… А вы…
– А что я? Говорю же – как лучше хотела! Да я, между прочим, потом вся уже совестью извелась, и без твоих упреков. Звоню Ленке, а она одно свое талдычит – все хорошо, все хорошо! Прекрасная маркиза! Не волнуйтесь, не беспокойтесь! Ну вот, я и решила сама проверить, как у нее там все хорошо… Приехала, а ее и дома нет уже как дней десять! И Матвея тоже нет. Я к горничной – где, говорю, ребенок? А она на меня глаза вылупила – никакого ребенка, говорит, тут и не было. Вы, говорит, мадам, может, попутали чего… Ну, я им там всем показала, чего и как я попутала! Такой шум устроила – не поверишь! Через полицию только и отыскала мальчишку…
– И что? И как вам Лена потом все это объяснила?
– Да никак не объяснила. Я ей и звонить больше не стала. Взяла Матвея да увезла. А она его и не потеряла, стало быть. Не позвонила после этого мне ни разу. Говорят, куда-то в Испанию со своим Анри умотала, на сборище свободных художников…
– Получается – украли вы Отю, что ли?
– Ну почему – украла? Я ему не кто-нибудь, я ему родная бабка! А вот Ленка – никто, и всегда будет никто…
– Так это что, Ада? Ты передумала насчет Ленкиного опекунства, так надо полагать? – подал острожный голос из угла гостиной Павел.
– Ага. Передумала. Я, Павлик, другое чего надумала насчет Матвея, но это уже разговор особый. Для того я вас обоих сюда и позвала. Да ты встань, встань с ковра-то, чего расселась, как клуша… – снова повернулась она к Тане. – И Матвея отпусти, пусть пока один посидит. Никуда он от тебя не денется, не бойся. Поговорить нам надо…
– Ой, да он мне не мешает, пусть на руках будет! – с трудом поднялась с колен Таня, по-прежнему прижимая к себе ребенка. – Да он и не успокоился еще, дрожит весь…
– Ладно, ладно, пусть на руках будет, переживательница моя сердешная… – с улыбкой проговорила Ада. – Успеешь еще, напереживаешься досыта, мало не покажется… Пойдемте хоть за стол сядем, что ли. Серега постарался, в столовой стол к ужину накрыл…
Ужин в их странной компании, если посмотреть официально, прошел в теплой, дружественной почти обстановке. Ада расспрашивала Павла об общих знакомых, потом всплакнула за помин души погибших сына с невесткой, потом оценила, как на Тане французская дорогая блузка сидит…
– Ну, теперь, друзья, давайте о главном поговорим… Я вот что решила, собственно. Я вам Матвея на воспитание в семью отдам. В вашу семью. Вы меня поняли?
– Нет… – дружным хором ответили Таня и Павел, удивленно на нее уставившись.
– А чего тут непонятного-то? Ну, нет у вас пока семьи… Так пусть будет! Женитесь, и все дела. Ты, Павлик, сейчас мужик одинокий, насколько я понимаю. Отец-одиночка, да? Вот говорила тебе тогда – не иди у стервы своей на поводу! А ты не послушался! Ну ладно, это я так, к слову… И ты, Танюха, девушка свободная, так ведь? Вот и женитесь! И живите здесь, в этом вот доме. Он мне в наследство переходит, а я вам его отпишу… Чего молчите-то?
Они и в самом деле молчали, только смотрели на Аду во все глаза. Павел даже вперед чуть подался, потом откинулся на спинку стула и расхохотался от всей души:
– Ну, Ада, ну женщина… Ой уморила, не могу! Ну, молодец… Все как всегда – в бой и с шашкой наголо! Вот вся ты в этом… Я сюда ехал – готовился к сюрпризу, конечно, но чтоб к такому…
– И чего ты ржешь, как молодой конь, Павлуша? – не улыбнувшись даже, обиженно проговорила Ада. – И ничего я такого сюрпризного вам и не предложила… На мой взгляд – прекрасная семья у вас получится. Ты – не дурак, Танюха – добрая очень. И жена из нее золотая должна получиться. Посмотри, как она детей любит! И приемыша твоего любить будет. А мне в вашем браке свой резон есть – хочу Матвея в добрые руки пристроить. Чтоб в семье хорошей рос, чтоб с настоящим отцом, с доброй матерью. И чтоб любили его по-настоящему, а не из-за наследства Костиного… А ты ему, сыну моему, не чужой вовсе, ты ему друг был! Я знаю, ты не обманешь. Ну скажи, чего я такого плохого надумала? Ржет он, видишь ли… А я знаю, что делаю! Я всегда знаю, что делаю, между прочим…
– Да ты не обижайся, Ада. Просто нельзя вот так, сразу. Сама огорошила, а теперь сердишься… Да и Таня, смотри, до сих пор в себя прийти не может…
– Ну, это и понятно – она же женщина все-таки. Ей-то как раз в этой ситуации и пристало подрастеряться немножко да помолчать из скромности. А ты мужик! Ты взвесить все, обдумать да решить все должен, а ты ржешь! Вот я и не поняла – ты против моего предложения, что ли?
– Ну почему сразу против… – тихо проговорил Павел, осторожно взглянув на Таню. – Разве я сказал, что я против?
– Тогда слушай меня, Павлик… – снова хлопнула Ада ладошками по столу. – Жить, как я уже сказала, будете здесь, в этом доме. Он ваш будет. Матвея усыновите официально, все честь по чести. Всеми финансами, после Костика оставшимися, тоже ты распорядишься в пользу Матвея. Ну и о своем приемыше позаботишься, это понятно… Я тебе верю, Паша. Не обманешь. Ты ж у нас мужик честный… Правда, с Ленкой будут проблемы, она как ближайшая родственница может этому воспротивиться. Ей же не Матвей нужен, ей опекунство над ним нужно, сам понимаешь… Ну, да это уж мои заботы будут! Откуплюсь от нее, припугну немного, и подпишет она все отказные бумаги как миленькая. Ну что, согласны? Танюха, скажи хоть слово. Чего молчишь? Или ты от радости язык проглотила? Что ж, оно и понятно – такие мужики, как Пашка, на дороге не валяются. Да и Матвей, или, как ты говоришь, Отечка, всегда с тобой теперь будет – в сыночках твоих. Ты же так этого хотела, Танюха!