Сестра моего брата
Шрифт:
— Моя маска всё ещё у тебя, — шепчет хозяйка. — Только призови её, и чужие глаза, даже самые зоркие, скользнут в сторону, не замечая. — И после паузы: — Будь мудрой, девочка моя.
Я удивлённо приподнимаю голову, и тут в третий раз поёт рог. Ночь подбирается, застывает. И цунами тьмы бросается в атаку.
Резким, почти отчаянным движением дама Аламандин посылает сову в воздух.
Магия под крыльями. Магия в небе. Магия в душе.
«Найди», — шелестит приказ.
«Прими решение», — вторит ему второй.
«Будь верна», — звенит мольбой и одновременно боевым кличем.
Верна кому?
Женщине, сражающейся
Широкими кругами я поднимаюсь всё выше и выше.
В воздухе тоже кипит битва, небеса черны от закручивающихся в хлысты облаков, танцуют, бьют во врагов молнии. Сшибаются в схватке птицы, рыцари ветра, дивные существа, которым нет и не может быть имён.
Я ложусь на крыло, зову маску, уходя из реальности. Ускользаю в невидимость, в параллельность, становясь незримой тенью среди воспоминаний о битве.
Владыки фейри всё-таки последовали традиции. Перед битвой короли и королевы, схлестнувшиеся на этом поле, соединили свои силы, чтобы создать новый пласт реалий, предназначенный для одного лишь уничтожения. Сейчас, с высоты охотничьего полёта, я вижу, что земля, по которой несутся навстречу друг другу ряды всадников, сформирована недавно и едва удерживает форму. Как будто кто-то взял облака, текучую гибкость воздуха и упругую эластичность воды, и построил из них ландшафт. Чистая воля и древняя магия не давали растаять рекам, холмам, долинам. Слой за слоем, срез за срезом спаяны в единое целое и в то же время разделены миры. Как будто я лечу над книгой, медленно переворачивающей страницы. На каждой из них — новая картина, не иллюзия и не реальность, а нечто меньшее, чем и то и другое. Пустыня, равнина, могучий горный массив. Единственное, что объединяет страницы, — это бой. Смертный бой, война, кровь. Дивное племя, схлестнувшееся в бессмысленной схватке с себе подобными.
Белое пламя, ударившее сверху. Чудом увернувшись от струи расплавленного огня, я в панике бью крыльями, пытаясь спастись от пикирующего сверху разъярённого дракона. Всё же заметили! А…
Золото. Гигантский крылатый змей оказывается сметён в сторону ударом невидимого тарана. Мелькают знакомые крылья: филин Маккиндера, презрительным всплеском магии отшвырнув разъярённого противника, бросает мне: «Улетай» — и вновь кидается в бой. Не заставляя упрашивать себя, послушно складываю крылья и падаю к земле, прочь от кипящей в небесах схватки.
Внизу, на пологом поле, схлестнулись при помощи магии и мечей рыцарские отряды Солнца и Луны. Осторожно, боясь попасть под шальной град стрел, пробираюсь к границе кипящей магией бури. Вот высокий нобиль в лунной кольчуге выхватил гибкий хлыст. Удар — в небо взвилось веретено тайфуна, чёрная закручивающаяся воронка, понёсшаяся на вражескую пехоту. Удар! Удар! Ещё удар!..
Щелчки хлыста подобны грому, поле потемнело от сметающих всё на своём пути колонн смерти. Вражеские маги пытаются отклонить атаку, направить природное бедствие обратно на противника. Гроздьями сыплются молнии, беснуется в лощине огненная элементаль. Уоух-х, госпожа моя, как страшно, как глупо!
Тишина разливается среди противников леденящими кругами. В дальнем конце поля появляется одинокая фигурка. Хрупкая женщина
Я ни разу раньше не видела этой фейри, ну и что? Даже глупый совёнок, сделавший всё возможное, чтобы не знать имена окружающих, не мог не слышать её имя: Накнамарр, герцогиня Мора, семнадцатая владычица дома Смерти, вторая из носящих это имя.
С её появлением становится болезненно ясна разница между обычными воинами-фейри и владыками. Бездонная пропасть, разделяющая таких, как я, как госпожа Аламандин, как сотни сошедшихся в схватке на этом поле, и Великих, властвующих над Домами, создающих свои королевства.
Смерть разливается, подвластная воле Накнамарр II. Сначала дюжина солнечных конструктов, пытавшихся её атаковать. Затем рыцари. Затем… Белая всадница неторопливо едет среди битвы, и всё вокруг неё застывает, падает на землю сломанными куклами, засыхает. Ни травинки, ни тварюшки. Медленен, ленив шаг холёной кобылки, но почему никто из пытающихся спастись бегством не способен её обогнать? Лишь несколько мгновений потребовалось леди Море, чтобы пересечь поле, и у меня создалось впечатление, что за её спиной не осталось даже живых бактерий.
Лечу прочь. Накнамарр поднимает скрытое белой вуалью лицо, и, даже не видя её, затылком, охотничьим чувством знаю, что глаза у Смерти васильковые. Ярко-голубые, юные и невыразимо прекрасные.
В крови вскипает чуждое варево — зелье Аламандин, оно и в самом деле было защитой! Вываливаюсь в иную реальность, живая и сама не понимающая почему. Госпожа моя, благодарю вас. От всего сердца вас благодарю.
Сквозь яростную песнь паники пробиваются неуверенные мысли. Что я делаю? Почему мечусь без цели среди этой пляски смерти?
Я ищу. Аламандин сказала: «Найди». Сказала: «Будь верна».
Будь верна самой себе.
Что я хочу больше всего? Прекратить бессмысленную бойню. Эту глупую растрату, потерю жизней и сил, которая является лишь прелюдией к затяжной, возможно, на сотни лет войне.
В чём причина? Где выход?
Я лечу на бесшумных совиных крыльях, невидимая среди то затихающей, то вновь вспыхивающей яростью и магией битвы, и охочусь в своей душе. В своём сердце, своих воспоминаниях.
В конечном итоге ответ складывается из мелочей. Из обрывков и оговорок. Первое, что приказала Aoibheal, — отвести её к господину. Но Осенним двором правит королева, а глава дома Осенних Гроз — леди Siobhan.
«Он не придёт», — прошептала на балу Аламандин.
«Попроси о помощи ту, что сказала: «Я почти надеялась», — попросила Слёзы Дану.
«Его боятся, уважают и немного презирают», — объясняла я брату.
Ответ, конечно, всегда был со мной. Дичь всегда в какой-то мере является частью охотника. И наоборот.
Зная, кого ищу, я поворачиваюсь на кончике крыла, уже осмысленно лечу по следу добычи. Маска Аламандин и зелье, которое влил мне в горло филин Маккиндера, помогают скользить меж опасностей, но они ничто по сравнению с магией, что пульсирует во мне самой. Птица Дикого Гона встала на след после столь долгой, столь изнуряющей охоты. Я точно призрак, тень, серая неясыть, я сама себя боялась бы, если бы в душе осталось место для ещё одного страха.