Сестра моего брата
Шрифт:
И, кстати, не стоит ждать, пока собачки придут в себя. Вряд ли они будут разбираться, кто здесь враг, а кто так… мимо пролетал.
Отойдя на несколько шагов, я кончиками пальцев коснулась следа. Зажмурилась. Близко. Очень близко. Продолжить преследование или ждать подмогу?
А будет ли она, эта подмога?
Благородные господа заняты, и, судя по тому, что я успела ощутить, прежде чем Аламандин отдала приказ на уничтожение, заняты серьёзно. Оставшаяся свора, скорее всего, бьётся бок о бок со своими могущественными хозяевами. Там уже не до охоты. Если кого и послали закончить дело, то только птиц.
Дневных
Остаётся… филин Маккиндера. Вот уж кто совершенно точно будет здесь. Причём скорее раньше, чем позже. Я поёжилась. Огляделась. Неожиданно близость опасного беглеца перестала казаться такой уж неуютной.
Решительно повернувшись к тропе, я направилась по следу. Тонкая паутинка-заклинание, настроенная лишь на одного филина во вселенной, затрепетала между стволов. Ничего хоть сколько-нибудь серьёзного или заметного, но я узнаю о присутствии птицы мастера охоты за несколько минут до того, как она свалится мне на голову.
Кто знает? Быть может, я даже сумею сохранить хвост в неприкосновенности.
Угу.
А как насчёт шеи?
Звериная тропа упруго ложилась под ноги. Следы беглеца можно было заметить уже без всякой магии: сломанная ветка тут, цепочка кровавых капель здесь. Чужая магия прерывиста и истекает болью. Дичь загнана, почти на грани истощения. Может, очередной трюк?
Двигаться бесшумно в человеческом теле не так просто, как в совином, но кое-какие способности сохраняются. Сбитое, судорожное дыхание добычи я услышала раньше, чем смертный заметил приближение новой опасности. То есть смертная. Страшный колдун, заморочивший дикую охоту и уложивший трёх гончих, оказался на поверку колдуньей.
Я неподвижно застыла в сплетении ветвей, оценивая противницу. Дичь, упала среди корней поваленного дерева, явно неспособная бежать дальше. Ноги сбиты в кровь. Пальцы бессильно царапают шероховатую кору. Плечи сотрясаются от хриплых, бессильных рыданий.
На волшебнице была одежда благородной фейри — верный знак, что добыча жила среди нас, а не забрела сюда случайно из мира смертных, как я сначала думала. Некогда роскошное платье, сотканное из глубокой синевы сентябрьского неба, было грязно, местами разорвано. В разрезах рукавов должна бы проглядывать белоснежная рубашка, но, похоже, смертная использовала её, чтобы перевязать нанесённые гончими раны. Тяжёлое золотое шитьё накидки странно контрастировало с покрытой ссадинами и синяками кожей. Сетка, в которую были когда-то убраны длинные волосы, давно порвалась, но в спутанных прядях ещё мелькали жемчужины и золотые нити. Лёгкие бальные туфельки… точнее, то, что от них осталось. Бальные? Да откуда же она сбежала, такая… неподготовленная ?
Неуютное чувство,
Почти против своей воли я сделала шаг вперёд. Затем ещё один. И ещё.
Добыча медленно, обречённо повернулась. Лунный свет обнимал её сломленную фигуру, обрисовывая каждую чёрточку, каждое движение. А я стояла в нескольких шагах, скрытая лесными тенями и скованная тоскливым ужасом.
Стояла и смотрела в своё собственное лицо.
4
Самое обидное, что я до сих пор не знаю, зачем создаются подменыши. Фейри не любят объясняться, и в ответ на свои вопросы я услышала с полдюжины вариантов, начиная с «влиять на мир смертных» и заканчивая «избавиться от полудохлого птенца». Последнее выглядело наиболее убедительным: родители не раз говорили, что без чудес современной медицины я никогда не смогла бы пережить младенчество. Полагаю, теперь ко всем этим теориям придётся добавить ещё одну: украсть наделённого даром человеческого ребёнка, чтобы потом было на кого охотиться. Мотивация как раз в стиле высоких господ.
Каковы бы ни были причины, я — подменыш. Дитя фейри, которое положили в колыбель взамен украденной смертной девочки. Существо, принявшее чужой облик, жившее чужой жизнью. Думаю, больше всего от этого кошмара пострадали родители: мои бесконечные болезни, бесчисленные аллергии, перепады настроения и внезапные исчезновения были в ответе за раннюю седину отца и мамино больное сердце. Они-то чем заслужили аутичного, странного, проблемного ребёнка, преследуемого приступами астмы?
До пятнадцати лет я жила, искренне считая себя пусть и неудачным, но человеком. Закатывала истерики, считалась отличницей в классе, где-то даже была счастлива. А ещё у меня был брат. Самый лучший старший брат на свете, с которым можно было говорить обо всём. То есть совсем обо всём. Например, рассказать, что ты видишь вещи, которых никак не может быть на самом деле.
А потом мне исполнилось пятнадцать. И вместе с запоздалой первой кровью пришли странные гости. Хищные птицы, прилетавшие в наш двор, видения, отражённые оконным стеклом, сны, голоса. Зов. Следуя ему, я поднялась однажды на крышу.
И чьи-то сильные, жёсткие руки толкнули меня вниз.
Падение… Вихрь, и ужас, и панический поиск спасения, любого, любой ценой, сейчас! Интересно, что бы они сделали, если бы я не смогла тогда обернуться? Позволили упасть? Оставили маму с папой расхлёбывать последствия? Это было бы не в первый раз.
Но я смогла. И, упав в тот день в объятья собственной магии, я, невежественная и неумелая, запуталась в сетях чужого колдовства. Первый полёт запомнился смутно: очнулась я уже в другом мире.
Обучение, королевский двор, магия… Самое дикое — они искренне ожидали, что я буду счастлива. Фейри, высокие и низшие, одновременно жалели меня за то, что мне пришлось жить в мире смертных, и презирали за это. Теперь, говорили мне, всё будет по-другому. Теперь ты спасена, ты здорова, ты можешь жить так, как тебе предназначено.