Сестра моего брата
Шрифт:
— Надо было надеть аламандиновую подвеску, — пробормотала я себе под нос.
— Какую подвеску?
Я попыталась вспомнить, встречается ли этот камень в мире смертных или является исключительно собственностью фейри. Последнее время я всё чаще ловила себя на мысли, что, поначалу такие ясные, границы между моими жизнями стираются, а память всё чаще выкидывает странные фокусы, отказываясь каждому факту и поступку выделять чёткий ярлык. Травы, деревья, животные, люди — я уже не всегда могла разделить увиденное на «это-относится-к-совершенно-нормальной-и-не-волшебной-жизни»,
— Так. Бижутерия. Он промолчал.
Граница города. Скучающий офицер попытался было остановить дорогую машину, но брат метнул в его сторону острый взгляд, и он отвернулся, неожиданно потеряв к нам всякий интерес. Я сделала вид, что ничего не заметила.
Добравшись наконец до ровного шоссе, Димка плавно надавил на газ. По прежнему в пределах допустимого, но…
У-у-у-у!
Минут десять длился захватывающий диалог с собственным желудком, затем я сдалась и выдавила тонкое:
— Останови!
Взвизгнули тормоза. Я выскочила из машины ещё до полной остановки, пробежала несколько метров, рухнула на колени. Оказалось, от вчерашнего обеда осталось не так уж мало.
Сзади послышались шаги. Поднявшись наконец с земли, я не глядя взяла протянутый кислородный баллон и прижала к лицу маску. Несколько глубоких вдохов, и в голове прояснилось.
— Извини. Слишком много магии прошлой ночью.
Он молча пожал плечами и вернулся к машине.
Иногда я начинаю ненавидеть свой организм.
Во второй раз сесть в машину оказалось проще. Быть может, помогла маска, быть может, тело с неудовольствием признало, что оно опять в мире смертных.
Оставшуюся дорогу я всё так же молчала, раз в несколько минут вдыхая чистый воздух.
К даче мы подъехали, когда солнце уже разлило среди перистых облаков золото и розы. Уединённый загородный домик стоял в стороне от основного посёлка, у самого леса, и папа в своё время заплатил дополнительно, чтобы у нас не появилось нежеланных соседей. Не могу сосчитать, сколько раз за последний год я благословляла его тихий снобизм и пристрастие к высоким заборам.
Димка остановил машину у самого крыльца, принялся искать в карманах ключ. Я, тряхнув головой, подошла к двери и коснулась полированных досок, отпуская охранное заклинание. В глубине дома что-то откликнулось, потянулось ко мне, узнав, отхлынуло. Итак, гостья уже поднялась. А я-то думала, что она пролежит ещё по крайней мере сутки, восстанавливая подточенные колдовством и ужасом силы.
«Дичь» в очередной раз доказала, что куда сложней, чем кажется.
Мягко щёлкнул замок. Одарив брата тоскливым прощальным взглядом, я первая шагнула в дом. И безошибочно направилась туда, откуда тянуло нездешней магией.
Она действительно проснулась. И осмотрелась. И стала самой собой.
Девушке, стоявшей около окна, было на вид лет шестнадцать. Но, в отличие от нескладной меня, эти шестнадцать были грациозные, изящные, исполненные расцветающей красоты. Осанка из тех, что формируется ежедневными прогулками с кувшином воды на голове. Безупречная бархатная
Мне хватило одного взгляда, чтобы к общей неприязни к колдунье добавить более аргументированную ненависть к каждой её отдельной чёрточке.
Она повернулась. И нас окатило ощущение напряжённой, готовой к бою силы на дне шоколадных глаз. Эта девушка не считала нужным ничего скрывать.
И не скрывала.
Исчезло разорванное и испачканное бальное одеяние. Теперь смертная оделась в серую тоску утреннего октябрьского неба. Нижнее платье из моросящего дождя, лёгкого и пепельного, вышитого тонкими серебристыми каплями. Верхнее платье соткано из отражённых в озёрной глубине облаков, тёмно-стальных, шелковисто-холодных. Шаль, укутавшая её плечи, была связана из бездонного, безбрежного ожидания. Из чувства, разлитого отчаянием до самого горизонта, но вспыхивающего в глубине упрямой, верной надеждой.
Из драгоценностей на ней имелась лишь серебряная цепочка, пересекавшая лоб, и я даже не смогла понять, из чего она скована. Уж совершенно точно не из металла, выплавленного руками смертных.
Лорды и леди! Как можно видеть перед собой точную свою копию и одновременно полную, абсолютную противоположность? Эта человеческая женщина казалась сошедшей с древней гравюры, изображающей ожидающую у окна принцессу. Причём принцессу фейри. Tuatha De' Danaan, которая набросила на себя glamour, пытаясь притворяться смертной.
Без особого, впрочем, успеха.
Дмитрий резко, пришибленно выдохнул у меня за спиной. Волшебница грациозно кивнула нам — благородная дама, признающая присутствие слуг. Лёгкая дымка нетерпения — нет, разочарования — во тьме шали. Она ждала кого-то другого.
— Приветствия вам, достойные.
В её голосе — безупречная вежливость, присущая некоторым из нобилей. Тех, что никогда не позволят себе оскорбить или унизить низшего фейри, просто потому, что оскорбления — привилегия равных. Эта картонная учтивость всегда оставляла у меня впечатление, что говорящий на самом деле не видит меня, что он совершенно не способен хотя бы приблизительно представить, что творится у меня внутри. И не хочет представлять, если уж на то пошло.
— И наши приветствия вам, колдунья. — Я не стала утруждать себя неискренней улыбкой или попытками угадать, каков же её настоящий статус среди высоких дворов. — Оправились ли вы от перенесённых испытаний?
На мгновение брови смертной чуть приподнялись от подобной грубости, затем взгляд вновь прояснился. Она нашла, в какую категорию нас отнести.
— Да, и я понимаю, что обязана этим вам. — Наклон головы в мою сторону, и с нотками формальности и почти неощутимого презрения в голосе: — Примите заверения, что долг жизни не будет забыт.