Сестра морского льва
Шрифт:
— Кто такие?
— Пожарники. Практика, понимаешь, у них большая. То на похоронах в трубы дуют, то на танцах или там на свадьбе. — Ваганов нетерпеливо затопал ногами, так ему, видно, захотелось сейчас же пойти схватить любимую трубу и затрубить в нее во всю силу своих легких.
— А тесновато тут у тебя, — сказал Волков. — И как ты только не запутаешься в своих приборах?
Он окинул взглядом рубку: в ней было всего два прибора — часы да магнитный компас. И еще бинокль в коробке да морская карта с изображением островов, прикрепленная к подволоку. Корабль Витуса Беринга был, пожалуй, лучше оснащен навигационными инструментами, чем «Кайра»… Правда, сама рубка была просто великолепна.
— Слабость имею к цветным металлам и хорошему дереву. Вот зимой мы с Толиком и ковыряемся на «Кайре»… — Он вздохнул и сказал: — Были когда-то и мы рысаками. Все было, друг-моряк, хошь верь, хошь нет. На каких только прекрасных посудинах я не работал, не то что на этой лоханке… — В этот момент сейнер, рыскнув, завалился на левый борт, и Ваганов грозно прикрикнул: — А ну не балуй!.. — Он даже замахнулся кулаком, чтобы как следует треснуть норовистое суденышко, но вместо этого погладил мутно поблескивающее дерево, и Волков понял, как же он любит эту свою «лоханку». Ваганов между тем сказал: — А ведь я тебя где-то видел, Волков: то ли в Гибралтаре, то ли в Дакаре или в Рио?
— Возможно. Скажи, а что случилось-то? Хотя стоп-стоп! Любовь в иностранном порту, не так ли? И поперли Одиссея с флота, чтоб морально не разлагался, а?
— Э нет, друг-моряк!.. — засмеялся Ваганов и откинул фуражку на затылок. — Правда, без любви тут не обошлось, да к тому же — в порту. — Он открыл дверь, прислушался. — Во Владивостоке это случилось, Волков: влюбился как мальчишка, а женщина островитянкой оказалась. А точнее — с острова Беринга. Махнул я в эти отдаленные края, взял меня Филинов к себе, вот и вкалываю тут уже пятый годок.
— Романтичная история. Однако локатор все же иметь надо.
— Ничего, друг, скоро и у нас такой приборчик будет, а пока: ухо у меня что звукоуловитель. Хошь верь, хошь нет — крик чайки за милю улавливаю. Вот слушай: вода в кекур лупит, а до него три мили… И на том кекуре морской лев ревет.
Волков прислушался: плескалась, звонко взбульки-вая, под форштевнем вода, кто-то дрова колол в кубрике. Алька песенку пела. Вот и всё, никаких львиных криков.
— Эй, мореходы, уха созрела! — позвал из кубрика Толик.
— Скажи, черт рыжий, тебе не снятся далекие порты? — спросил Волков капитана «Кайры». — Тропическое солнце, пальмы на побережье Африки? И теплоходы? Настоящие… гм, громадные океанские посудины? Ты столько потерял, Одиссей…
— Снятся, дружище, — заскучав, ответил Ваганов и надвинул фуражку на лохматые брови. Но грустил он не долго. Улыбнулся: — Потерял? Кто тебе сказал такое? Все осталось вот тут, — он хлопнул себя ладонью по левой стороне груди, да так, что сам пошатнулся. — Океан со мной, Волков… Ишь, шевелится, горбится. Океан со мной, а что еще настоящему моряку надо?
Он подтолкнул Волкова к трапу, и тот стал спускаться в кубрик. «Если что, этот человек мне всегда поможет, — думал он, — так же, как и я ему. И бог с ним, с туманом, мало ли было их в жизни?.. Но мы же моряки, и мы знаем, что любой, даже самый плотный, туман — явление временное: шевельнется свежий ветерок, дохнет посильнее и развеет эту пакость, его как и не бывало…»
Уха у юного бородача получилась преотличной. «Это же не кок, а сокровище, — думал Волков, устраиваясь на ящике под иллюминатором рубки. Он уже постоял немного на руле, пока Ваганов ел, а потом тот вернулся в рубку, а Волков вышел на палубу. — Да, с таким коком можно хоть в кругосветное плавание отправляться, и будет он тебе каждый день устраивать радостный праздник для желудка. Хороший повар в наше время — проблема».
А туман-то развеивается. Уползает на сушу белый дьявол.
Туман действительно будто разваливался. Вначале в некоторых местах он посветлел и стал как бы прозрачным, просвечивающим, потом вдруг лопнул прямо по курсу сейнера, и в проеме густо засинело небо. Теп-лоходик, ринувшись в эти сияющие ворота, выскочил на залитую солнечными лучами чистую воду. Волков с облегчением вздохнул и осмотрелся: сейнер шел всего в двух-трех кабельтовых от берега. Скалы там громоздились, пенилась у их подножий вода. А вот и кекур, одинокая каменная глыба, похожая на пирамиду. Она как маяк торчала из океана, и у ее основания кипел пенный прибой, похожий издали на пышный воротник чернобурки.
— Дядя Сережа, подойдите совсем-совсем близко, — послышался в рубке голос Альки.
— Молчок, Люрик, а то на остров высажу, — отозвался Ваганов, высовываясь из двери рубки. — Не видишь: зыбь? Подхватит да ка-ак хряснет о каменюгу… Сень, эй, Сенька, повнимательнее будь, к кекуру подгребаем!
Вдруг как из пушки бухнуло — у основания кекура взорвался столб воды. Поднявшись в половину высоты скалы, он как бы замер, стоя на своем белом основании, а потом рухнул. Отхлынув, вода снова налетела, и опять с раскатистым гулом, будто где-то вдалеке проносился по мосту железнодорожный состав, белые каскады взметнулись на десяток метров вверх. Наверно, эти удары воды о камень и улавливало чуткое ухо Ва-ганоаа, подумал Волков и в тот же момент увидел на одной из площадок кекура несколько толстых рыжих мешков. Один из них шевельнулся, и обнаружилась усатая, с маленькими глазками тупорылая башка зверя. «Уу-у-уооо-оо», — потек над водой глухой недовольный рев.
— Ну же, поближе! Ну что вы так далеко?
— Я сказал: молчок. Зыбь же. Хошь верь, хошь нет…
— Верю же я, верю, но еще чуть-чуть!.. Вы же не трус?
Заворочавшись в рубке, Ваганов повел сейнер к скале. Пожалуй, достаточно, подумал и Волков, метров тридцать всего до кекура… Звери просыпались, потягивались, зевали. Вот один поднялся на ласты, встряхнулся, и по его шкуре будто рыжая волна прокатилась. Ну и здоров, дядя! На тонну, может, потянет. Хорошо было видно, как трепетали черные влажные ноздри животного и вздрагивали длинные жесткие усы. Почувствовав неприятный запах железа, солярки и людей, морской лев вздыбил бурую шерсть на загривке, встревоженно, будто давая сигнал, прорычал, и остальные четверо зверей тоже поднялись на ласты и столпились на краю площадки. «Ишь, верхолазы, — подумал Волков, — до воды-то метров шесть».
— Львы-ы-ы! Я дочь племени унангуно-ов из рода морских льво-ов! — закричала Алька, выскочив из рубки и встав на кнехт.
Волков подошел сзади, взял ее за свитер. Девочка сердито оттолкнула руку, мотнула головой, отчего ее волосы рассыпались по плечам, и опять закричала зывно и властно:
— Здравствуйте, львы-ы-ы!
— Уу-у-уу-ооо! — отозвался девочке самый большой лев.
Озорно взглянув на Волкова, девочка сунула два пальца в рот и засвистела. Лев покрутил головой, прислушался и, оттолкнувшись от скалы ластами, бросился в океан. Подавшись вперед, все же незаметно ухватив Альку за свитер, Волков увидел, как тело животного вытянулось в струнку, а ласты плотно прижались к бокам. В следующее мгновение всплеснулась вода, лев нырнул, запенилась там воронка; зыбь подхватила пену, ударилась с ходу о скалу и скрыла на мгновение от глаз людей остальную четверку зверей.