Сестра морского льва
Шрифт:
«Не шевелиться… И все будет хорошо…» — билась в голове Волкова мысль. Он почти не дышал и все вжимался в песок. Выбросив вперед ласты, чуть не наступив на человека, ворча, лев направился к берегу. Остановился, оглянулся. Изогнувшись, почесал задним ластом морду и заревел. Волков открыл глаза. Во всем теле была противная ватная слабость. Лев ушел. Облегченно вздохнув, Волков поднялся, отряхнулся и, сунув куклу за воротник рубахи, пускай отогревается, начал карабкаться по откосу.
Из трубы дома струился дым. Дверь распахнулась, Алька, поправляя подоткнутое платье, сбежала с крыльца,
— Лови меня! — крикнула девочка, набегая. — А-ла-ла-ла-аа-ааа!
Он подхватил ее, закружился на месте и прижался к горячему лицу Альки своим.
— Ну где же ты был? — спросила Алька. — Гляжу-гляжу в окно, а тебя все нет. Ужас как долго ты где-то ходил! Я уж решила: вот сейчас доскребу, домою пол и побегу с Бичом.
— Удрала с лежбища? И опять в одиночку?
— А я кисель из морской капусты сварила… Вку-усный! Я уже Бичу давала попробовать… Бич, правда, вкусный?
— Удрала, значит? Не увиливай, плутовка.
— Ага, удрала. А чего? Перестирала я их всех, перешила, перештопала. И вдруг мне по тебе так скучно стало… — на лице девочки появились розовые пятна. Опустив глаза, она сказала: — Ну, может, и не только по тебе… а и… по Спасенышу, Грууму, Седому! Вот. Зову Лену, а ей никак не уйти: забой.
— Я тоже скучал по тебе, — сказал Волков. — А теперь…
Он сунул руку за ворот рубахи, вынул куклу и повернул ее: синие глаза раскрылись, и кукла вполне отчетливо, правда с небольшой хрипотцой, произнесла: «Ма-амми». Отогрелась, видно.
Ахнув, Алька осторожно взяла куклу и, прижав к себе, провела пальцами по ее хорошенькому, немного поцарапанному личику, поправила ветхое платье и кружева нижней юбочки. Подняв на Волкова повлажневшие глаза, она сказала:
— Я хоть уже и не играю в куклы, но… — она гладила куклу и приговаривала: — Бе-едненькая, где же ты плавала, где же ты потеряла свою ножку? Ну идем в дом, я тебя сейчас накормлю, переодену.
Они пошли к дому. Бич, закручивая хвост баранкой, трусил к крыльцу, возле которого лежали Красотка и Черномордый. Бич и песец показали друг другу зубы и даже поворчали немного, но, видимо, посчитали, что худой мир все же лучше доброй ссоры, и решили не осложнять отношений.
Второй визит Короеда
Алька прибирала в «зале», ползала, скребла ножом пол и распевала песню про «Жанетту», которая поднимала паруса в далеком Кейптауне, а Волков заполнял «Журнал наблюдений». Порой он откладывал перо и прислушивался к голосу Альки: просто поразительно, как все может изменить эта ужасно деятельная девочка. Оказывается, нужно срочно готовить на зиму рыбу, грибы и морошку. И они день за днем устраивали охоту на рыб, затем пластали их, солили и вывешивали вялиться на ветерок, а потом уходили в «тундру» — низменные долины, за грибами. Рябина там растет высотой с авторучку, и из этого «леса» торчат красные шапки подосиновиков.
«Вчера Тупорылый впервые сошел в воду, — записал Волков в журнал. — Он долго плавал, кормился и когда выбрался на берег, то выглядел весьма бодрым. Погибшего кота рачки съели начисто. Приходил на „Кайре“ Ваганов. Погода была тихая, и мы, поставив посудину на якорь, часов десять все вместе возились с двигателем. Машинка теперь тянет что зверь. Да, Ваганов сыграл нам свое новое произведение на трубе, и к сейнеру подплыли десятка три котов. Высунув головы из воды, они очень внимательно слушали нашего странного музыканта…»
— Что-то происходит у бухты Седого, — заглянув к нему, озабоченно сказала Алька. — Выливаю воду кз ведра, и вдруг отчетливо слышу: «Бум!» И птицы — столбом.
Отложив журнал, Волков вышел на крыльцо и посмотрел в сторону бухты Седого. Действительно, будто туча мух кружилась над скалами. Птицы. Спугнул их кто-то. Кто же? И это «бум»?
— Схожу взгляну, что там, — сказал Волков и подумал, что это, наверно, Аркаха с Барсуковым пожаловали.
— Я с тобой.
— Послушай-ка, ребенок, мы уйдем вдвоем, а вдруг Лена придет. А нас нет! — Волков помялся и добавил: — Но если меня минут через сорок не будет — мчись в бухту Седого, хорошо?
— Ладно уж, останусь, — неохотно согласилась девочка. — Тогда пускай и Бич останется, а то мне одной будет скучно.
Одевшись, Волков зарядил винчестер, потом, подумав, мало ли что может вдруг случиться сгоряча, когда в руках оружие, повесил его на гвоздь и вышел из дому.
…Костер горел дымным пламенем, видно, попались смоленые, испачканные палубным варом доски. Аркаха Короед и Барсуков сидели на бревне и ели. Переводя дыхание, Волков осмотрелся: чуть в стороне валялась туша ободранного калана. Кого же они? Волков облизнул сохнущие губы. А может, ну их к черту?.. Барсуков что-то веселое рассказывал Короеду, а тот, сморщившись, как от лимона, хохотал. Вытаскивая из кармана трубку, Волков вышел из-за скалы. Барсуков первым заметил его, толкнул Аркаху в бок кулаком и протянул руку за карабином.
— Не трожь, — сказал Аркаха добродушно, и Барсуков опустил руку. Улыбаясь, Короед крикнул: — Валерка, где ж ты пропадаешь? Петька дудит: давай начнем, трубы, мол, горят, не придет он, а я говорю — такие парни не трусят, придет. Ну, присаживайся, Волк.
— А что с Седым? — спросил Волк, заметив свернутую шкуру самочки.
— Утек, старый хрен. Два раза по нему палили, ну никак его пулей не возьмешь. В общем, рванул. И каланенка-сопляка увел с собой.
— Схватил его за шкирку и под воду, — подтвердил и Петька, вытаскивая из пачки скрюченную сигарету. — На переговоры мы, Волк, пришли. Вот видишь, выпивон приволокли, закусь тоже. Смекаешь?
Доставая из кармана бланк акта и авторучку, Волков подошел к костру и, сев на бревно, начал писать акт. Ухмыльнувшись, Аркаха выкатил щепкой в ладонь пылающий уголек и прикурил.
— Ну вот и порядок, — сказал Волков, — готово. Итак, я пишу о том, что ты, Аркадий… кстати, я так и не знаю твоего отчества. Владимирович, — с готовностью сообщил Аркаха. — Пиши.
— …Владимирович Короедов, зверобой Командорского зверосовхоза, убил в браконьерских целях самку калана, что является нарушением закона о запрете отстрела этих животных. Акт составлен в присутствии… Минутку, как я понял, каланку застрелил ты, Аркаха?