Сестра морского льва
Шрифт:
Трос был тяжел, и Волков еле тянул его. Кит не шевелился — обессилел; замирая, Волков набросил гашу; на одну из лопастей хвоста; кит вздрогнул… Волков протащил петлю и через вторую лопасть, передохнул и, чувствуя, что совсем мертвеет от холода, нырнул и затянул гашу на основании хвоста. Кит вздрогнул. Хвост стремительно взметнулся к поверхности, Волков рванулся в сторону и, бешено махая руками, поплыл к шлюпке. А-аа-ах! Прогремело за его спиной… Разевая рот, как оглушенная взрывом рыба, Волков ухватился за борт шлюпки, и Толик, выкрикивая какие-то восторженные слова, потащил его.
— Ну, дернули, — сказал Ваганов и заурчал
— Сей секунд… — хрюкнула труба.
Выдохнув облачко сизого дыма, сейнер стронулся с места. Одетый в овчинную шубу, уже выпивший полстакана для «сугрева», Волков глядел, как трос выполз из воды и натянулся. Все столпились на палубе. Толик стоял с топором, ждал команды.
— Давай, давай, Сеня, веселее! — взбадривал моториста капитан и, высунувшись из рубки, крикнул на палубу: — А ну все, кто лишний, отойди!
Никто не отошел, потому что никто не считал себя лишним в этом деле. Вода бурлила. Трос, вибрируя, вытянулся в струну, и кит медленно сполз с рифа. Он тотчас провалился в глубину, и сейнер, вздрогнув, задрал нос. Оскалившись, Толик рубанул, и, звонко лопнув, капрон взвился в воздух… Все закричали, Алька бросилась к Волкову, поцеловала его в щеку, страшно смутилась и, покраснев, спряталась за Лену. Жорка вынырнул, выбросил с пыхтением парной столб брызг и, шевельнув хвостом, поплыл в океан. Трос издали казался красной ниткой.
Возвращение
Все потом было как-то сумбурно. Плотно сбившись за столом в кубрике, они ели, пили, смеялись. Рядом с Волковым сидела, тесно прижавшись к нему, раскрасневшаяся Лена, а с другого бока — Алька. Девочка уже перестирала белье экипажа «Кайры» и теперь, проголодавшись, уплетала шиповатых красных крабов, звонко раскусывая крепкими белыми зубами их лапы. Чавкал, грыз кости устроившийся под столом Бич; табачный дым слоился над столом, и из дыма выплывало то жесткое, совершенно бурое от загара лицо Филинова, то очки Толика, сунувшегося носом в книгу, то огненные усы капитана «Кайры». Филинов сидел возле Анны Петровны, и они уже яростно поспорили: каким быть поселку на острове Больших Туманов, поспорили так, что даже хотели пересесть на другие места, но их дружно уговорили не делать этого, и они помирились.
А Толик то читал, то порывался сказать что-то очень важное, да, может, и произносил какие-то слова, потому что шевелил толстыми губами, но какие именно, понять было невозможно: с Волковым разговаривали и Анна Петровна и Ваганов одновременно. Мать говорила, что вот наконец-то промысловый сезон окончился, но сколько еще предстоит работ! Нужно завезти на остров уголь, керосин и продукты на всю зиму, а также кинофильмы, да вот беда, ну кто их будет крутить? Нет механика, удрал… И правильно Лена вопрос о заповеднике поднимает. Трудное это дело, но разве когда-нибудь было легко на этом острове?
— Пирс бы вот только сладить, — вздохнув, проговорила Анна Петровна. — Бревна, доски и разный прочий инструмент я уже заготовила. Кстати, Волков, а кино ты умеешь крутить?
— Он кивнул: кручу.
— Борис все же решил на зиму уехать во Владивосток, — сказала Лена. — Зовет меня с собой. Но как же я уеду, если решила всю зиму наблюдать за каланами? Правда, тяжело будет одной, но я не отступлюсь.
— Хочешь, я тебе помогу? — предложил Толик. — Вот поставим мы «Кайру» на отстой, и я, ать-два, могу быть в твоем…
— А я думала, что мы с тобой съездим в Никольское… — разочарованно протянула Алька, прерывая Толика и тронув Волкова за рукав. — И ты меня проводишь в школу. Как начинается учебный год, так все школьники, и младшие и старшие, все-все приходят с родителями. И только я… Вот ты бы меня и проводил вместо родителя… Ты и Лена.
— Я тебя провожу, — сказал Толик. — Я ведь тебя и в прошлый раз провожал. Забыла, что ли?
— Волк! А ну покажь мне твою правую руку! — выкрикнул тут Ваганов, размахивая перед своим лицом ладонями и как бы выгребаясь из дыма. — Рукав, рукав засукай! Хошь верь, хошь нет, а нас в одном я том же подвале метили. Глянь.
Волков засучил рукав, капитан «Кайры» тоже, и они оба протянули руки над столом. И у того и у другого синели на коже совершенно одинаковые наколки: якорь, спасательный круг и два весла. Только вместо слова «Марлин», как у Волкова по кругу, на руке Ваганова было выколото: «Муссон». Они захохотали, и в кубрике опять стало шумно, а Толик, протирая очки, с завистливой жадностью разглядывал наколки: вот это да! Ваганов выкрикнул:
— Хошь верь… Я видел тебя, черт меченый, в Гибралтаре видел! В подвальчике этого жирного бандита, мистера Томпсона: «Все для моряка». Точно? Ты поднимался из подвала, а мы с мотористом спускались. Ну?
— Помню. Кто же забудет такие рыжие усищи?
— За с-сильных людей! За м-моряков!.. — проговорил Толик, поднимая стакан.
— Тебе дали глоток, и хватит, — строго сказал ему Ваганов, отбирая стакан. — А вот мы за моряков выпьем. Вздрогнем, Волк, как говорят на морском флоте.
Совсем не обидевшись, Толик, скрестив руки на груди, с ласковой улыбкой осмотрел всех, но потом помрачнел, икнул и стал крениться, как тонущий корабль. Мать, выразительно взглянув на мужчин, поднялась из-за стола и начала собирать посуду, а Сеня, стоящий сейчас на руле, гулко зевнул и, как застоявшийся конь, начал нетерпеливо топтаться в ходовой рубке, гремя подкованными каблуками. Поняв намек, Ваганов уложил Толика на койку, стащил с него сапоги, свитер и укрыл одеялом. Потом снял с него очки и ушел в рубку. Тут и Алька, прикрывая рот ладошкой, полезла на койку и потащила к себе сонного, вялого Бича.
Стихло все на судне. Мерно рокотал отрегулированный двигатель, и Ваганов, прислушиваясь к нему, чувствовал, насколько «машина» стала мощнее; теперь уж они наверняка будут добегать с Большого лежбища до поселка на три-четыре часа быстрее. Насвистывая марш из оперы «Аида», Ваганов одной рукой придерживал штурвал, а другой протирал тряпкой посверкивающие в лунном свете надраенные детали. «Иллюминаторы бы бронзовые достать, — размышлял капитан „Кайры“, — и поручни… В Петропавловск, что ли, смотаться да порыться на корабельном кладбище судоремзавода?» Думал он также о предстоящем областном смотре духовых оркестров и о том, что еще месячишко-другой, и поставит он свой сейнер на зимний отстой. И вначале будет радоваться: жена и ребятишки ждут не дождутся момента, когда наконец-то он надолго застрянет дома. Но потом он заскучает, переделает все домашние дела и станет каждый день ходить на свой сейнер, будет копошиться в нем, прилаживая что-то и подкрашивая, пристраивая новые бронзовые детали, и нетерпеливо будет считать дни, оставшиеся до весны, когда опять начнет мотаться на своей «Кайре» между островами и лежбищами.