Сестра морского льва
Шрифт:
— Развяжи, — сказал Волков. — Я тоже немного подремал.
— Кретин ты идиотский! Раки ж тебя сожрут! — закричал Аркаха, соскакивая с камня и наклоняясь над Волковым. — До костей! Да за ради чего тебе все это нужно? Ну… Уедешь?
— Уедешь ты, — сказал Волков, с ненавистью глядя а лицо парня, — я тебе не успел сказать: в доме у меня сидят Лена и Алька. Они видели, как вы шли к бухте Седого.
— Я тут ни при чем! — крикнул из-за камней Петька. — Аркаха, развяжи его. Хватит баловаться!
— У-у, трус проклятый! — проворчал Короед и, вынув нож из-за голенища,
Хватаясь за камни, он запрыгал к костру и сел на бревно. Угли еще тлели. Чувствуя во всем теле страшную слабость, Волков бросил в костер несколько досок — они сразу вспыхнули — и вынул из кармана трубку. Какая-то свернутая бумажка валялась между камней. Волков потянулся, поднял ее: это был акт об отстреле каланки, подписанный Аркахой и Барсуковым. Волков засмеялся: видно, во время этой дурацкой борьбы Короед из кармана выронил.
Штормовая ночь
Дождь хлынул. Редкий, сильный. Будто кто сверху шарахнул по острову картечью: глухо барабаня, тяжелые капли ударили по тропинке, камням и бревну, лежащему поперек нее, и серебристая древесина тотчас стала рябой, словно покрылась большими черными веснушками. Волков поднял лицо, поймал ртом несколько капель и пошатнулся от порыва ветра. Как-то странно он дул: то наскакивал с одной стороны, то набрасывался с другой, и бухта пенилась, кипела; ветер подхватывал с воды брызги, нес их вместе с песком над берегом, и это походило издали на метель.
— Волк! Во-олк! — донесся голос Альки.
В одном ситцевом платье, уже промокшем и облепившем тело, с винчестером в руках и почему-то босиком, она бежала навстречу. Обгоняя ее, катился с лаем Бич.
— Что с тобой? Я так и знала, я так и… Нога, да?..
— Отчего ты босиком? — спросил Волков и попытался улыбнуться. Ахнув, девочка подхватила его, и он, отбросив доску, на которую опирался, запрыгал, обняв ее за плечи.
— Ты прости меня, прости! Заигралась я, курточку куколке начала шить. А потом ка-ак вскочу… Сбросила ботинки, чтобы легче, да ка-ак побегу! Нога?
— Вывихнул, кажется.
— А почему лицо покарябано? Ты что, со скалы рухнул, да?
Ну вот и дом. Волков сел на топчан, Алька, встав на колени, попыталась снять сапог с больной ноги, но где там. Схватив нож, девочка располосовала голенище и ощупала распухшую ступню: лицо Волкова покрылось капельками пота. Вцепившись руками в край топчана, он сказал:
— Возьмись-ка за ступню двумя руками… и дергай, посильнее только.
— Не смогу, — прошептала Алька. — Будет очень больно.
— Да вывих же это… пустяк. Ну давай… Только резко и сильно!
Он закрыл глаза, и Алька что было сил рванула ногу. От боли Волков весь изогнулся и повалился на спину.
— Да ты же мне… чуть ногу не оторвала… — простонал он.
— Все уже, все! Теперь нога уже совсем на месте, даже видно! — торопливо и радостно заговорила девочка. — Сейчас я ее туго забинтую. И выпить тебе надо немного. Чтоб не простыл.
Она помогла Волкову раздеться. Через несколько минут, испытывая блаженство во всем теле, он лежал и чувствовал, как боль становилась слабее, она уже не была острой, нестерпимой, а ноющей, отступающей. Сейчас он немножко полежит и встанет.
— Ну-ка поверни ко мне лицо, — командовала Алька. — Ух сейчас и зажжет, ужас… Но я подую. Терпи, терпи!
Остро запахло йодом. Протерев ему лицо мокрым полотенцем, она начала смазывать порезы.
— Ого, а у тебя жар, — озабоченно сказала она, прижав к его лбу холодную ладошку. — Да ты же весь пылаешь! Но это ничего. Я тебя сейчас травами… Вот сделаю настой, и… А что ты на меня так странно глядишь?
Он промолчал, просто ему были приятны ее волнения и заботы, но объяснить все это девочке не так-то легко… Алька отошла к печке, загремела чайником. «Уо-ох! Уо-оо-ох!» — тоскливо прокричал Черномордый под самым окном дома, и Бич, он валялся возле печки, подняв голову, заворчал, а потом вздохнул, представив себе, наверно, как же сейчас скверно на улице.
Ветер зверел. Он налетал на дом, толкался в стены, выл на чердаке, сотрясал оконный переплет, и Волков, прислушиваясь к непогоде, представлял, как по раскисшей тропинке, скользя по грязи, спотыкаясь о плохо видимые в темноте камни, спешит к дому Лена. Она же обещала прийти, и ему почему-то казалось, что она придет именно сегодня. Да-да… Надо отправиться ей навстречу… Что же он тут разлегся?
— Алька, зажги быстрее лампу, — сказал он, поднимаясь с постели. — И дай-ка мне свитер. Я пойду… Она может сбиться с пути.
— Ну вот еще! Ну зачем ты встаешь? Лена? Никогда она не сбивается с пути.
Он все же встал. Хватаясь за стены, прошелся по дому и, прижавшись лицом к стеклу, поглядел в темноту: дождь хлестал, молотил в стены… А ветер-то, ветер… Алька зажгла лампу, поставила на стол, принесла из прихожей пучки травы, стала разбирать их, и в доме запахло терпко и горьковато.
Бич вдруг встрепенулся и с радостным лаем ринулся к двери. Послышались торопливые шаги, прыгая на одной ноге, Волков добрался до печки, сел на китовый позвонок и уставился на дверь. Ветер… Дождь… Показалось, что ли? Дверь распахнулась, и вошла Лена.
— Ой, ты вся-вся мокрая! — крикнула Алька, бросаясь к ней. — Пойдем, я тебя скорее переодену.
— А я иду-иду… Тьмища, ну ничего не видно, — сказала Лена, заглядывая через плечо девочки на Волкова. — И вдруг огонек вспыхнул! Валера, что это с тобой? У тебя все лицо… Это они, да?
— Не имеет значения, — ответил Волков, подбрасывая дров в печку.
— Еле-еле пришел… И весь израненный. И лицо и нога… — послышался тихий голос Альки. За перегородкой зашуршала одежда. — На вот держи рубашечку… — …вдруг я почувствовала, что мне очень нужно пойти к вам. Будто что-то меня в сердце толкнуло… — сказала Лена, и Волков, услышав ее голос, подумал, что это она говорит не столько Альке, сколько ему…