Сестра моя — смерть
Шрифт:
— Вы точно знаете, что это «Версаче»? — с любопытством спросила Надежда. — Как это вы на глаз определили? Естественно, отпускать сейчас нельзя. Она больна. Сейчас надо дать ей жаропонижающее. А завтра с утра позвонить ее мужу.
— Ага, и он примчится сюда с толпой телохранителей. И кому первому они, выражаясь по-простому, надерут задницу? Мне, и вам за компанию.
— Боюсь, что одной задницей мы не отделаемся, — грустно вздохнула Надежда. — Если бы моему мужу сообщили, что меня похитили…
— То он бы небось
— Слушайте, ведите себя прилично наконец. — Надежда отвечала ему вполголоса, но глаза ее метали молнии. — Что вы на меня-то огрызаетесь! И снимите же маску, террорист хренов! Тоже мне, борец со злом, живет Христа ради в деревенском доме, даже машины какой-никакой нету!
— Все бы у меня было, если бы вы не отдали этой сволочи Свирбенко дискету.
— Он сам ее взял, — начала было Надежда, но тут кое-какая мысль опять пришла ей в голову, и она замолчала.
Кроме того, она вспомнила, что прихватила в амбаре мобильный телефон, и тоже промолчала об этом.
— В общем, так. Я иду домой за вещами для.., кстати, как ее зовут? Приношу все это и ухожу спать, пока не рассвело. Потому что если кто-то увидит, как я на рассвете шастаю в таком виде, — она поглядела на замурзанные джинсы и куртку, — то очень удивится. А вы тут рядом живете, незаметно проскочите.
— А когда вы завтра зайдете?
— Днем, когда тетя Шура за молоком пойдет, тогда меня никто не заметит.
Чувствуя себя партизаном в стане врага, Надежда, пройдя сонной деревней, проникла в собственный дом. Кота, разумеется, дома не было.
Аркадий Ильич набрал номер и тихо сказал в трубку:
— Это Михайлов.
— Ну и что с того? — ответил голос на другом конце сотовой линии.
— Я прошу вас приехать ко мне в гости.
У меня есть для вас очень выгодное предложение.
Шаман хмыкнул:
— Вы же отлично знаете, Аркадий Ильич, что я никогда ни к кому в гости не хожу. Если меня приглашают. Я хожу только незваный.
И прихожу я только один раз. Некоторые, знаете, верят в такую тощую тетку с косой, а некоторые верят в меня. Так что, Аркадий Ильич, если вы хотите со мной поговорить, давайте встретимся на нейтральной территории. Например, на Литейном мосту. Его как раз через сорок минут сведут. Мои люди перекроют мост со стороны Литейного, а ваши — со стороны Выборгской, а мы с вами пешочком до серединочки и поговорим, если, конечно, хотите…
С этими словами Шаман отключился. Аркадий Ильич сидел злой и черный, как туча.
— Кем он себя возомнил! Ангел смерти, мать его так! Старика ночью в такую даль гонять… Но что делать, он нам сегодня очень нужен.
— Может быть, вместо вас с ним кто-нибудь другой встретится? — подал голос Никита.
Станиславыч даже головой покачал от такой наивности, а Аркадий
— Шаман — человек непредсказуемый, неуправляемый. Ни с кем, кроме меня, он и разговаривать-то не станет, более того, посчитает, что его заманили в ловушку, и убьет того человека. Даже мне с ним будет нелегко договориться.
— Но тогда для вас такая встреча очень рискованна…
— Как раз для меня эта встреча совершенно безопасна. Как ни самоуверен Шаман, убивать меня он побоится — у него тогда земля под ногами будет гореть, за ним весь Закон охотиться будет. Кроме того, убивать меня ему нет резона: я, как сейчас принято говорить, — гарант стабильности. После моей смерти такой передел начнется — мало кто в той сваре уцелеет. А я сейчас ему очень выгодное предложение сделаю: он за сутки работы свою сферу влияния удвоит…
— А кто такой этот Шаман? Почему вы так в нем заинтересованы?
— Кто такой Шаман — никто толком не знает. Собственно говоря, бандит-одиночка.
Хотя у него группа есть, и группа хорошая.
Но он, как до серьезного дела доходит, все старается сам сделать, братва у него только на подхвате. Он, знаете, как альпинист-одиночка — только на свои силы рассчитывает. Но он сейчас мне правду сказал: что он, что сама смерть — разница невелика. Если Шаман кого приговорил, никакая охрана не спасет, никакие стены не защитят.
Под утро той же ночи, автомобилисты, дожидавшиеся, когда сведут Литейный мост, были горько разочарованы. Когда многотонные половинки моста начали опускаться и сонные водители, потягиваясь, протерли глаза, к мосту с двух сторон подрулили несколько джипов. Из подъехавших машин выскочили бравые ребята в пятнистых комбинезонах — то ли ОМОН, то ли РУБОП, то ли черт его знает кто — сейчас столько спецслужб развелось, что все и упомнить невозможно. Спецназовцы расставили поперек моста временные ограждения и доступно намекнули водителям, чтобы те поискали дорогу где-нибудь в другом месте.
Половинки моста, лязгнув, соединились, и из двух машин — одна стояла возле моста со стороны Литейного проспекта, другая — со стороны Финляндского вокзала — вышли два человека.
Один — пожилой, усталый. Он медленно шел старческой ревматической походкой, чуть шаркая ногами, и видно было, что пешие прогулки для него — не самое привычное занятие.
Второй шел ему навстречу тоже очень медленно, но эта медлительность была сродни медлительности бредущего по саванне сытого льва. Этот человек был довольно молод, хотя определить его действительный возраст было непросто. Его невыразительное восточное лицо казалось древнее и загадочнее египетских пирамид, и что-то в нем было такое, из-за чего каждый, кто хоть раз видел его, запоминал его на всю жизнь и вспоминал потом с ознобом суеверного ужаса.