Сестра моя — смерть
Шрифт:
— Ax ты, старый жулик! Ты что же, ограбить меня хочешь?
— Что вы, Олечка, дорогая, просто со смертью Никиты Сергеевича вступает в силу пункт шестой нашего договора, вот, читайте:
«В случае смерти.., наследники покойного обязуются оплатить.., или вернуть, с учетом причиненного ущерба…».
— Даже смерть предусмотрел!
— Олечка, я понимаю ваше расстройство, но зачем вы меня обижаете? Я совершенно честно с вами работаю, а что касается моей предусмотрительности, то жизнь научила…
И потом, что вы так переживаете —
Ольга испустила такой крик души, что Леопольд Моисеевич отскочил от нее на другой конец комнаты.
— Я — богатая дама?!! Этот козел — тьфу, о мертвых либо хорошо… Да, легко им было так говорить… Этот козел не оставил мне ни гроша!
— Да-да-да! Ну это же действительно настоящая трагедия! Таки совсем ни гроша?
— Дачу, хибарку в Синявине, участок в шесть соток.., домик щитовой.., маленький. — При последних словах Ольга икнула.
— Ой, это и правда серьезно. Это таки даже хуже, чем ни гроша. А кому же он все оставил? Ведь он таки был небедный человек!
— Стерве малолетней! Лариске! Доченьке своей от первого, блин, брака!
— Да-а… Что я могу сказать? Значит, вам придется возвратить все шубы по прилагаемому списку… Одна шуба шиншилловая, длинная, две шубы — норковые, одна — темно-коричневая. Вторая — серебристая…
— Да подавись ты, старый жмот, своими шубами!
Ольга распахнула дверцы шкафов, открыла крышки чемоданов и начала злобно выбрасывать шубы на пол к ногам меховщика. Леопольд Моисеевич с неожиданной для его возраста прытью отскакивал, чтобы не попасть под горячую руку и одновременно молниеносно оглядывал летящие в него шубы:
— Так, норвежская лиса, длинная… Песец, длинная, одна, вот еще одна, хорошо…
— Ешь, жри свои шубы, паразит!
— Зря вы так, Олечка! Я совершенно не виноват в ваших неприятностях… Я даже подойду к вам по-дружески и не стану поднимать вопрос о возмещении товарного вида., все равно с вас нечего взять, как я понял.., не домик же щитовой в Синявино… Так.., это еще один песец, короткий…
В это время раздался телефонный звонок.
Ольга злобно схватила трубку и рявкнула в нее — Кто еще?
— Это Ольга Михайловна? — прозвучал в трубке ангельский девичий голосок. — Вы, кажется, чем-то расстроены?
— Это кто? — не поняла сразу Ольга.
— Это Лариса Шувалова. Я хотела спросить, что вы делаете в моей квартире и когда намереваетесь ее освободить?
— Ax, это ты, сука? У тебя совести хватает сюда звонить? Ты приди, приди, я тебе глазки голубые живо повыцарапываю!
— Нет, Ольга Михайловна, не повыцарапываете! Во-первых, я пришлю к вам судебного исполнителя, с ним и разбирайтесь. А во-вторых, мразь старая, я тебе сама что хочешь выцарапаю, я таких, как ты, на завтрак без соли ем! Я тебя голыми руками на клочки разорву! У меня и бритва всегда при себе — для самозащиты! Ты, сволочь древняя, еще меня сукой посмела назвать! Жила как королева на
— Ты, маленькая дрянь, ты как смеешь… как смеешь…
— Еще как смею! Если я — маленькая дрянь, то ты — дрянь большая! Да если бы не ты, отец был бы жив!
— И ты бы не разбогатела, — прошипела Ольга, — Не прикидывайся, что очень расстроена его смертью…
— Ты, шалава подзаборная, выметайся из моей квартиры, если не хочешь, чтобы тебя с милицией выгнали! Чтобы к завтрашнему утру духу твоего в доме не было! — С этими словами Лариска, не дав Ольге вдохнуть и подготовить достойный ответ, швырнула трубку на рычаг.
Алла Борисовна открыла дверь на дикие звонки. Открыла, не беспокоясь, потому что видела из окна, как Ольга подъехала на такси Хоть она и не волновалась, но очень удивилась, почему на дочери не было траура, а было надето что-то совершенно неподходящее к случаю.
— Нехорошо, — сказала она Ольге вместо приветствия, — недавно только мужа похоронила, должна ходить в черном. Что люди скажут?
Ольга отмахнулась от нее, как от назойливой мухи, и с трудом втащила в прихожую два здоровенных чемодана.
— Что это? — изумилась мать, но Ольги уже и след простыл.
Через пять минут лифт привез наверх Ольгу с еще одной большой сумкой и с полиэтиленовым чехлом. Алла Борисовна догадалась, что там пальто или дубленка, и похолодела.
Если Ольга привезла зимнее летом, значит, она к матери надолго.
— Что случилось? — проговорила она, театрально прижав руки к сердцу и краем глаза смотря на себя в зеркало — все ли в порядке, «встревоженная мать пытается разделить с дочерью ее горе после потери мужа».
— Таксист, сволочь, ни за что не согласился сумки наверх занести! И цену заломил — ужас!
Алла Борисовна выкатила глаза и разинула рот — чтобы ее дочь побеспокоилась о деньгах!
— Ты скажешь наконец, что произошло? — закричала она в полный голос.
Ольга прошла в комнату, плюхнулась на диван и закурила сигарету.
— Можешь меня поздравить, — медленно сказала она, пуская дым колечками, — я нищая.
Мать окаменела на пороге, как будто увидела Медузу Горгону.
— Расскажи, — проскрипела она, как старая дверь.
— Очень просто, у меня ничего нет. Все — и обе квартиры, и дом в Токсово, и «мерседес», и «БМВ» — все это по завещанию — заметь, эта сволочь Шувалов, оказывается, составил завещание! — так вот, по завещанию это все отходит Лариске. И счета в банках — официальные, а что у него было рассовано по разным местам — про то никто не знает.
— Какой Лариске? — Алла Борисовна опустилась на стул, чувствуя, что случилось непоправимое.