Сестра
Шрифт:
Но об этом Биллер фрау Шюр не рассказывал. Это я уже позже, от Волберта, узнала. Фрау Шюр ему только обстоятельно объяснила, что кроме матери Роберта, его жены и его шурина — никого больше нет в доме. После чего Биллер потребовал к телефону Лучию.
Фрау Шюр вышла из кабинета, пока Лучия разговаривала с Биллером. О чем там шла речь, она, при всем желании, сказать не могла. Но она знала наверняка, что по окончании разговора, Лучия сразу же поднялась наверх. Она сама видела ее на лестнице. Прошла ли Лучия в свою собственную комнату или в какую другую, она не имела понятия.
Изабель
Несчастный случай, сказала полиция — трагический несчастный случай, вмешательство третьего лица исключается. Здесь же и не было никого, кто мог бы столкнуть Лучию с лестницы. Они все очень тщательно обыскали, во второй раз. И, согласно протоколу, Изабель была на кухне, вместе с фрау Шюр. А Йонас лежал в ванной. Изабель показала, что незадолго до того, Лучия еще помогла ей посадить Йонаса в воду, так как ей всегда было трудно справляться со всеми этими подъемниками.
Мое тело было все еще вялым, но моя голова — совершенно ясной. Для Хорста Фехнера это не должно было быть сложным — в суматохе, после так называемого падения Лучии с лестницы, исчезнуть, незамеченным фрау Шюр. Лучия сломала себе шею не на ступеньках лестницы, на это они не стали бы полагаться.
Я подвела фрау Шюр к столу, усадила ее на стул и похлопала разок по плечу. Потом я пошла в подвал. В этот раз я не надела перчатки — зачем, собственно?
Два домашних обыска — но они искали мужчину, а не кольт, и я знала свой дом. Я знала, куда я должна что-то положить, что никто, кроме меня не должен был найти.
В зале я постояла еще несколько секунд у начала лестницы — бедная Лучия — прежде, чем поднялась наверх и прошла через галерею, к последней двери. Они не заперлись. Или они думали, что меня выписали, как «излечившуюся»?
Когда я вошла, Изабель сидела за столом вместе с Йонасом. Она сразу вскочила, встала за инвалидное кресло и вцепилась обеими руками в его спинку. Я указала кольтом в угол комнаты, но она не двинулась с места.
Она побледнела, страшно побледнела и смотрела на меня, будто видела перед собой привидение. Ее губы шевелились, но, при этом, она не произносила ни звука.
Йонас тоже пошевелил губами, растянув их в ухмылке. У меня немного кружилась голова — все еще последствия этих проклятых медикаментов. Было ощущение, как будто комната начала качаться. Я должна была на несколько секунд зажмуриться и крепко сжать веки, чтобы выдавить из головы, наполнявшую ее, вату.
В этот момент я услышала шорох, какой-то шелест, и когда я снова открыла глаза, Йонас стоял передо мной. Я совершенно уверена, что он стоял передо мной. Я это не вообразила! Я была так потрясена в тот момент, что автоматически шагнула назад, к двери. А Йонас сделал шаг вперед. Он уже протянул руку и хотел забрать у меня кольт.
Это произошло почти мгновенно. Я дважды быстро спустила курок — это было скорее рефлекторно, чем намеренно. Я даже не могла в тот момент наслаждаться, для этого просто не оставалось времени. Он вздрогнул, но сделал еще один шаг ко мне. А Изабель кричала, поначалу только: «Нет, нет, нет!!!». Своими воплями она даже заглушила третий выстрел.
Потом она оттолкнула кресло на колесах и упала на колени. Она колотила кулаками по полу и продолжала кричать. «Нет! Я же тебе говорила, мы должны убраться отсюда! Я тебе говорила, что она нас всех поубивает! Я тебе говорила!».
Своим ревом она совершенно сбивала меня с толку. Йонас все еще стоял прямо. На расстоянии, может быть, тридцати сантиметров от меня, но, во всяком случае, достаточно близко, чтобы кончиками пальцев почти касаться моей руки. Но он уже не усмехался — в его глазах было только невероятное удивление. Он отвел назад протянутую ко мне руку и прижал ее к груди.
Там были три маленьких пятнышка, которые сразу стали превращаться в большие кровяные разводы. Второй рукой он искал, на ощупь, опору. Потом, совсем медленно, он стал заваливаться назад и упал обратно в свое инвалидное кресло. А Изабель все кричала и кричала это свое: «Нет!».
Но у меня больше не было желания в нее выстрелить. «Вот так, вот», — сказала я только.
Я снова спустилась вниз, в зал. Фрау Шюр стояла возле телефона — плача, что-то бормоча, растерянно тряся головой. Проходя мимо, я еще раз похлопала ее по плечу.
«Все уже кончилось», — сказала я. Потом я пошла в кабинет Роберта и села за его письменный стол. Там я и сидела, пока не приехала полиция.
Дом сразу наполнился. Сначала приехали двое в униформе, один из которых забрал кольт из моих рук и остался стоять возле меня, пока второй поднялся наверх, потом спустился вниз и пошел снова к патрульной машине. Потом приехали другие полицейские и среди них, также, Волберт со своим подопечным. Потом подоспел врач, который должен был еще и об Изабель позаботиться. Потом появились санитары, ушедшие, однако, снова — несолоно хлебавши. А напоследок объявился еще и Пиль — какой-то дурак его вызвал — и теперь ругался с Волбертом.
Поскольку Волберт ускорил мою выписку из клиники, поскольку Волберт не был специалистом, а только слепым идиотом. Пиль действительно так сказал — слепой идиот, глухой ко всем предостережениям. Он ведь его предупреждал, ссылаясь на положение в доме. Многократно он ему объяснял, что о несчастном случае с Лучией, мне нужно было, по-любому, еще в клинике сообщить, и потом несколько дней за мной понаблюдать. На фрау Шюр нельзя было полагаться. Изабель с Йонасом должны были переехать в какой-нибудь отель, для их же собственной безопасности. И так далее.
Пиль хотел сделать мне укол. Волберт это предотвратил. Вместо этого он показал мне ордер на арест. Он даже казался грустным, считал, что я абсолютно напрасно сделала себя виновной.
Примерно в то время, когда я спускалась в подвал, он как раз сидел напротив одного прокурора, который, после ознакомления с результатами следствия, выписал ордер на арест. Только поэтому Волберт так быстро приехал, поскольку он и так уже был на пути сюда, чтобы произвести взятие под стражу.
Когда я прочла имя на бумаге, то мне пришлось засмеяться. И я не могла сразу остановиться.