Сестрёнка Месть
Шрифт:
– Приветствую вас на борту аэронефа «Сестрёнка Месть», Алёна. Пардон, вам необходимо пройти верификацию.
Алёна взяла из моих рук упаковку:
– Проверка на инфанность? Ваш старпом только что сканировал мой гражданский чип. Если бы я была на инфанной терапии – это было бы указанно… Кроме того, по мне заметно, что я не подросток.
– Или верификация или мы расторгаем контракт об услугах перевозки.
– Вы говорите не тем тоном, каким следует общаться с клиентами.
– Есть причины.
– Хорошо, капитан, как скажете, – Алёна подозрительно
По чистому просторному коридору я проводил Алёну до гальюна.
Ситуация так напоминала случай с Марин, что я стал подозревать: у меня психическая травма, из-за которой воспроизвожу события годичной давности.
Журчание за дверью гальюна прекратилось. Скоро появилась Алёна и протянула мне мокрый кусочек бумаги:
– Видите, капитан, я не инфанка. Хотя мерси за комплимент.
Осознав, какой я всё-таки болван, смутился и ринулся в свою каюту, пробормотав:
– Ещё раз пардон.
6
Ночную вахту несли я и Димон. Как можно спать, когда тебе семнадцать лет, а под твоим управлением аэронеф с новым мощным мотором, с новейшей бортовой электроникой и тремя бес-пилотами?
Димон притащил несколько банок алкоситро. Поначалу я хотел свирепо наложить на старпома дисциплинарное взыскание, но понял, что не стоило. Одно дело показывать авторитет перед Прохором или Генриеттой – они люди новые. Одно дело ругаться со Львом Николаевичем – он человек старый и не в своём уме. Димон – дело другое. Мы с ним немало пережили. И экзамены, и попытки проникнуть в кабаре, где подавали пудру, и драки с кадетами Военной Академии в Гранд Парке и студенческом кабаре «Ра-ра».
Как говорил преподаватель навигационной геометрии Андрэ Битов: «Капитан – это не только строгость, но и честность». Я по-честному хотел бухнуть с другом прямо в капитанской рубке. В нарушение всех регламентов.
После первой банки у Димона всегда заходил разговор о половых сношениях:
– Как ты думаешь, Алёна мне даст?
– Догонит и ещё даст.
– Как ты думаешь, Генриетта и Прохор шпехаются? – не унимался Димон. – А Генриетта и Лев Николаевич? Как думаешь, у старика ещё стоит? Что если Генриетта шпехается сразу и с Прохором и Львом Николаевичем? Присоединяйся, ты же любишь старых. Отшпехаете её втроём.
– Кончай, Димон, ещё услышит тебя кто-нибудь.
– Как ты думаешь, Генриетта тебе даст? Я же видел, что она тебе понравилась. А как думаешь, второй пассажир и Алёна шпехаются?
Чтобы увести разговор от сношений, я спросил:
– Кстати, а кто второй пассажир? У него самый габаритный груз, десятиметровый контейнер.
– Мутный тип. Вроде наш, имперец, но повадки ханаатца. По документам в контейнерах какие-то списанные шасси от бронепежо.
– Странный груз, – сказал я. – Понимаю, если бы он тащил металлолом в Нагорную Монтань или Сан-Свень, у них хорошо за это платят. Но зачем тащить лом в Кунград, в провинцию, где это самое железо добывают?
Но Димона не так-то легко сбить с любимой темы:
– Как ты думаешь, ханаатские тёлки шпехаются лучше наших? Я бы шпехнул ханаатку. Правда, у них сисяндры маленькие.
Чем сильнее Димон увлекался разговором о половых сношениях, тем сильнее я смущался и тревожился. Ведь я совершенно не разбирался в этом вопросе.
– Ты можешь говорить о чём-то другом, кроме шпеха и сисяндр?
– Могу. – Димон вскочил с кресла и натянул перчатку гант-манипулятора. – Чур, я первый.
7
Димон держал растопыренную ладонь в гант-манипуляторе, покачивая то вправо, то влево, при этом сам наклонялся корпусом, словно бес-пилотом управляло его тело, а не рука. Мне ужасно хотелось сорвать с Димона шлем телеуправления и закричать: «Теперь моя очередь!»
Но пришлось делать вид, будто мне безразличны детские забавы. Встал у лобового окна и всмотрелся в ночную черноту, где мигал зелёный огонёк бес-пилота.
– У-а-а! – воскликнул Димон. Сжал кулак и быстро растопырил пальцы – сигнал «максимальная скорость». Огонёк бес-пилота пропал в ночи. Снова сжал кулак и потянул руку на себя – бес-пилот так же быстро вернулся.
– Всё, – не вытерпел я. – Моя очередь.
– Обожди! Я придумал! Полетели к тёлочкам. Вдруг они шпехаются?
Димон вывел изображение с бес-пилота на один из сверхтонких экранов.
Камера бес-пилота перешла в режим максимальной светочувствительности. Борт «Сестрёнки Месть» ясно проступил на экране. Стали видны даже заклёпки на обшивке гондолы. Небо вокруг аэронефа превратилось в синий мерцающий фон из плывущих узоров и светлых точек – это звёзды, которые человеческий глаз не улавливал из-за постоянной пелены облаков над жилыми землями.
– Круто, – восхитился я. – Если гражданские бес-пилоты так видят в темноте, представь, как видят военные?
– Ща и мы кое-что увидим.
Бес-пилот обошёл правый борт аэронефа, качнувшись в струе из газотурбины, и приблизился к иллюминатору каюты. Камера снова адаптировалась и показала внутренности помещения.
Худощавый морщинистый мужчина стянул с себя ханаатскую рубашку без воротника. Повесив её на дверцу шкафа, встал на колени и начал бить поклоны, оттопыривая зад, прикрытый маленькими чёрными трусами.
– Фу, не то окно. Кстати, этот тот самый пассажир с железяками. Вероотступник проклятый. Поклоняется ханаатским чертям, вместо Иисуса-девы-марии.
Димон крутанул рукой, перемещая бес-пилот к иллюминатору каюты Алёны Бастьен. Я перестал делать вид, что мне неинтересно. Каюта была пуста, но за полупрозрачной дверью шкафа двигалась женская фигура.
– Вовремя, – довольно прокомментировал Димон. – Сейчас выйдет. Оценишь её сисяндры.
Дверь закрылась. Алёна была одета не в пижаму или бельё, как можно было ожидать, но в странное обмундирование: куртку, застёгнутую до самого подбородка и брюки военного покроя. Сев на кровать, она принялась зашнуровывать высокие ботинки на толстой чёрной подошве.