Сестрички
Шрифт:
— Я бы с удовольствием. Ты что, думаешь, мне здесь так уж нравится? Здесь явно не моя стихия, а еда такая, что на несколько лет сократит жизнь любого. Но ведь все зависит от сделки. Торговля еще не закончена. Тем более, если на тебя позарился Хэмиш, то чем скорее ты вернешься в нашу лавку, тем лучше.
— Я у тебя как товар в витрине. Не забудь только ярлычок «Продано» повесить.
— Как ты неблагодарна, — вздыхает Виктор. — Я для тебя так стараюсь.
— Если остаешься ты, остаюсь и я, — принимает твердое решение Эльза. Виктор удивлен и огорчен, будто краб, которого он уже
Утром постельное белье снова заменили, хотя необходимости в этом не было никакой. Ночь выдалась бессонной и утомительной, но уж никак не страстной.
Глава 4
— У Джеммы от природы нет вкуса, — жалуется за завтраком Виктор. — Где это видано, чтобы копченую рыбу подавали на серебряном подносе.
Самые разнообразные блюда щедро представлены на викторианском сервировочном столике. Под крышками сохраняют жар бобы, копченая рыба, овсянка, рис с овощами, ветчина, гренки, джем, мед… Хэмиш уже позавтракал. В его меню, как видно по грязным тарелкам, входила овсянка и соль. Джемма завтракает в своей спальне.
— И кофе вдобавок растворимый, — ворчит Виктор. — Богатые скаредничают в самых безумных мелочах. Конечно, это приобретенный, а не врожденный порок.
Виктор родился в семье зубного врача и библиотекаря. Семья жила в Уинмор-Хилл — респектабельном лондонском предместье. И хоть они были бедны по сравнению с некоторыми соседями, жили с размахом и со вкусом. Граммофон играл музыку Вивальди, стены украшались репродукциями классической живописи, а в тридцатые годы в их доме находили участие литераторы, художники, ученые, бежавшие в Лондон от гитлеровского террора. Жизнь тогда была интересной и значительной. Именно этого не хватало ему долгие годы. Правда, недавно у Виктора начались жизненные катаклизмы: роман с Эльзой, расставание с семьей (это, правда, было взаимовыгодным шагом, ибо лицемерие в семье еще никому пользы не приносило), открытие собственного дела. Конечно, без стрессов не обходилось, но хотя бы он был занят и увлечен. Времени скучать не стало.
— Джемма была машинисткой, как я, — объявила Эльза, накладывая себе изрядную порцию риса с овощами, который обожала. — Она рассказывала о своей юности.
— Джемма расскажет что угодно, если этого требует какая-то цель, — машет рукой Виктор. — Хэмиш в этом смысле не лучше. Слышала, как он пел насчет того, что библиотечной стремянкой пользовалась еще его матушка?
— А что, разве нет?
— У него не было матушки, не говоря уж о папаше. Он рос в приюте, с сестрой. А потом и она умерла.
— Бедный Хэмиш.
Виктор пристально смотрит на Эльзу.
— А ты, оказывается, легко уязвима для Хэмиша. Что бы ты ни говорила, но я для тебя лишь ступенька в твоем походе за счастьем. Ничего удивительного…
Эльза даже рот открывает от такой несправедливости.
— Аппетиты у тебя солидные, — продолжает Виктор. — Представляю, на каких деликатесах ты выросла.
Детство Виктора было омрачено священной идеей рационального питания: черный хлеб, крупы, овощи. Углеводы и белки никогда не сочетались в одном блюде, витамины и препараты йода подавались к столу в таких количествах, что порой от них начиналось сердцебиение.
— Ты сегодня не в духе, — пытается отбиваться Эльза.
— Ты не совсем разумно себя ведешь, Эльза, — настаивает Виктор, швыряя вилку на тарелку, где густо навалены рыжие шкурки от копченого лосося.
Эльза встает и выходит из-за стола. На ее тяжеловатом лице написано прямо-таки ослиное упрямство. Вот с таким же выражением шла по жизни мать Эльзы, добиваясь своего вопреки нескладному супругу, вопреки ударам судьбы.
— Куда ты?
— Я забыла пилюлю проглотить, — говорит Эльза. Эта причина объяснит любое поведение.
— О, Боже, — стонет Виктор. — Сумасшедшая!
— Надеюсь, Уэнди не забывает ежедневно глотать свои таблетки, — напоследок бросает Эльза. Уэнди на самом деле не нуждается в регулярных курсах оральных контрацептивов, хотя бы потому, что она девица и, вероятно, останется таковой еще энное количество времени.
Эльза выходит, но пилюлю не пьет, а забирается в обитую кожей телефонную кабину в холле и начинает оттуда названивать своей подружке Марине. Марина с Эльзой учились в одной школе. Теперь Марина живет в доме замужней сестры, в одной комнате с четырехлетним племянником, работает в канцелярии какого-то универмага и принимает деятельное участие в Эльзином «походе за счастьем», то есть с восторгом слушает ее рассказы.
— Ну как там? — с придыханием спрашивает Марина. Она бледнолицая, немного унылая девушка, с горящими карими глазами и ровными, как палки, ногами. Необычного в ней мало, разве что высокий, пронзительный голос, который она умудряется низводить до страстного шепота.
— Замечательно, — фыркает Эльза. — Отгадай, что было на завтрак?
Марина неожиданно отгадывает.
— Отличные карты тебе выпали, Эльза. Я просто сгораю от зависти. Мне похвастаться нечем. А тут еще стиральная машина сломалась, придется теперь тащиться в прачечную. А ты, значит, будешь у миллионера в гостях прохлаждаться… Его что, нет дома?
— Почему? Здесь он.
— Богатые вечно шляются где-то. Ты, небось, понравилась ему?
— Да, думаю, понравилась, — хихикает Эльза.
— Это хорошо. Виктор твой немного очнется. Ты ему и так слишком легко досталась. Надо заставить его ревновать, Эльза.
Эльза в школе всегда слушалась Марину.
— Но я люблю Виктора. Мне не нужны никакие ухищрения.
— О да, ты любишь Виктора. Но что будет, если он вернется к своей женушке?
— Он не вернется к ней. Мы всегда будем вместе.
— Будете, если ты будешь делать верные ходы. И сейчас тебе надо переспать с этим миллионером, Эльза.
— Зачем?
— Потому что нельзя заранее знать, когда что пригодится. Если уж ты родилась на свет роковой женщиной, а с этим не поспоришь, ты должна из этого выжать все возможное.
— Как там мои? — интересуется Эльза, чтобы сменить тему. Ей по душе Маринин энтузиазм, однако она начинает сомневаться в ее житейской мудрости. Марина до сих пор живет напротив старого дома Эльзы.