Сестры Ингерд

Ром Полина

Еще когда она только собиралась выдавать свою приемную дочь замуж, я отправила ей для новобрачной достойный подарок: целый сундук уложенных одна в одну шкатулок, в которых невеста могла бы хранить свои родовые украшения. К сожалению, посетить свадьбу тогда мы не смогли: я была беременна Алексом, и такая длительная поездка оказалась совершенно невозможна. Но пусть и не часто, однако мы обменивались письмами с графиней, и я знала, что ее беспокоит отсутствие детей у дочери.

В этот раз в очередном письме обычно сдержанная графиня де Роттерхан позволила

себе гораздо больше эмоций: «…и Господь подарил мне это драгоценное счастье: дитя моего сердца, дочь моя Элеонора, на день Святого Патрисия разродилась от бремени двумя крепкими мальчиками. Надеюсь, Господь простит мое неверие в Его могущество и милость, но первый месяц я даже боялась сообщить вам эту радостную для меня новость. Слишком хрупкими казались мне эти драгоценные младенцы. Однако время идет, и малыши набирают вес не по дням, а по часам. И я вновь прошу Господа благословить вас, баронесса Нордман, за ваш бесценный совет. Я знаю, что графский род Роттерхан не исчезнет с лица Земли и когда Всевышний призовет меня к себе…».

Через некоторое время все вошло в колею. Мы по-прежнему каждые три-четыре месяца наезжали в Партенбург навестить графа, Анну и моих племянников. Жили там полторы-две недели. Благодаря баронессе де Мюрей хозяйство замка не понесло никакого урона. Все шло так же размеренно и разумно, как и при госпоже Жанне.

Прислуга первое время пробовала вести себя не слишком почтительно, но после того, как граф лично отвесил оплеуху лакею, посмевшему возражать баронессе, и уволил трех горничных за сплетни, остальные притихли и все распоряжения Анны выполняли с тем же энтузиазмом, что и раньше приказы графини.

Безусловно, такая полуподпольная любовь не могла пройти совсем без обидных последствий. В дни больших праздников, когда во дворец съезжались гости, Анне приходилось сидеть почти в конце стола. Но место рядом с графом всегда пустовало. Его жена была объявлена больной и к людям больше никогда не выходила. За это время наши странные околородственные отношения с Иоганом весьма окрепли. Если раньше он воспринимал меня как некое приложение к Рольфу, с которым просто нужно вежливо обращаться, то сейчас граф слегка пересмотрел свои взгляды. Однажды он сказал мне:

– - И в вас, Ольга, и в Анне я вижу те черты характера, которые были в моей матушке. Жаль, что Ангела напрочь лишена их.

В целом о собственной жене граф вспоминал крайне редко и говорил всегда так, что становилось понятным: эта женщина полностью исключена из его жизни.

А между тем время бежало, и дети росли. Дважды граф с детьми и баронессой приезжал на несколько дней к нам с Рольфом. Для детей это было большое удовольствие и замечательное приключение.

Мы также продолжали ездить в Партенбург при любом удобном случае и изредка обменивались с Анной письмами. Точно так же, как раньше с госпожой Жанной: передавая запечатанные конверты через купцов. Крошке Жанетт исполнилось три с половиной года, а Алексу уже больше восьми, когда однажды наш покой нарушил присланный графом гонец.

Помня о том, какие ужасные новости мы получили такой вот срочной почтой в прошлый раз, печать на письме графа Рольф ломал, изрядно волнуясь под моим напряженным взглядом. Мне было страшновато.

Однако ничего ужасного в письме не оказалось. Напротив, граф сообщал, что скоро проездом через Партенбург в его замке остановится епископ Давид Кингсбургский. Граф просил нас, если будет такая возможность, приехать и помочь принять столь почетного столичного гостя.

Рольф, успокоившись, пожал плечами и сказал:

– - Как хочешь, Олюшка. Я бы прокатился. Сейчас, зимой дел не так и много. А летом навестить их будет гораздо сложнее. Да и со святым отцом Кингсбургским познакомиться стоит. Он во время войны организовывал при монастырях госпитали. Так что люди его крепко уважают, душа моя.

Я немножко побаивалась этой поездки, потому что понимала затруднение графа. Согласно статусу женатого человека, он должен был встречать епископа вместе со своей супругой. Он не мог поставить рядом с собой госпожу Анну и, похоже, планировал попросить меня, как близкую родственницу, встретить почетного гостя рядом с ним.

Мне нетрудно было помочь графу, но я понимала, сколь унизительно и обидно такое положение для Анны. Ведь это она будет руководить всеми слугами, заниматься кухней и обустройством покоев для высокого гостя. И при этом в глазах того самого гостя будет всего лишь прелюбодейкой.

Впрочем, отказываться я не стала. Решила, что посмотрю на месте, как воспримет мою помощь Анна. За последние годы мы очень сдружились. Я вполне оценила не только ее хозяйственную хватку и любовь к детям, но глубокую внутреннюю порядочность. Так что, если я замечу ее недовольство, скажусь больной и не стану обижать подругу.

Гость этот для графа Паткуля и в самом деле был высокопоставленным и почитаемым. Даже здесь, в далекой провинции, имя этого епископа упоминалось с уважением. Несмотря на то, что он управлял церквями и храмами столицы, относился он к редкой породе бессребреников и все дары, приносимые верующими для него лично, спускал на благотворительность. Кроме того, про него ходили легенды, что он настолько умеет заглянуть в душу человека и может найти такие слова, после которых раскаиваются даже отъявленные злодеи.

Разумеется, я понимала, что большая часть этих рассказов – просто легенды и сказки. Но не могла не заметить, что епископ этот пользовался одинаковым уважением как среди горожан и лавочников, так и среди селян. Так что отношение мое к этому визиту было несколько двойственным.

С одной стороны, лишняя возможность повидать близких мне людей, с другой – некий страх, что, вломившись в мирную и устоявшуюся жизнь графа Паткуля, епископ имеет возможность перевернуть ее своей волею с ног на голову.