Сестры из Сен-Круа

Костелоу Дайни

— Том… Не останавливайся!

Глаза у нее распахнулись, и он с тревогой взглянул в них.

— Мы не должны этого делать, Молли, — сказал он. — Пока не поженимся. Пока ты не станешь моей женой.

Молли скользнула руками по его телу и стала играть с ширинкой его брюк.

— Мы, может, никогда не поженимся, Том, — мягко сказала она. — Мы должны смотреть правде в глаза. Завтра ты уйдешь, и я, может, никогда тебя больше не увижу. Ты говоришь, что готовится большое наступление. Тебя могут убить, и мы тогда так никогда и не узнаем, что значит любить друг друга по-настоящему, до конца. Если даже у нас больше не будет ни одного часа вместе, пусть будет хотя бы

это. Пусть наши тела сольются в одно, так же, как сердца. — Поглаживание ее пальцев возбуждало почти нестерпимо. — Я хочу, чтобы ты сделал это, Том, хочу, чтобы этот миг был со мной все те тоскливые одинокие ночи, когда тебя не будет рядом. Если ты любишь меня, Том, пожалуйста, сделай это сейчас.

— Я люблю тебя, Молли, слишком сильно люблю, чтобы делать это с тобой, но у меня нет сил терпеть.

Он опустил голову, и, когда они поцеловались, последние остатки сдержанности их покинули.

Позже, когда они лежали бок о бок на сене и слушали, как дождь все еще барабанит по крыше, Молли прильнула к Тому и вздохнула.

— Я люблю тебя, Том, — сказала она. — Я всегда буду любить тебя.

Ветер хлестнул потоком дождя в открытый дверной проем, и Молли задрожала. Том сказал:

— Тебе холодно. Нужно одеваться. Посмотри, как поздно уже, Молли, тебя хватятся.

— Ну и пусть, — не сдавалась Молли, но все же взяла протянутую рубашку и стала одеваться. Том помог ей снова уложить волосы и кое-как заколоть теми шпильками, которые они сумели отыскать в сене, а потом она надела шляпку. Взглянув на его часы, она увидела, что время пролетело незаметно: была уже половина седьмого. Они вышли под дождь и поспешили обратно в монастырь. Под тяжелым одеялом серых облаков все казалось темным и мрачным, ветер был ледяной. Они не разговаривали, только жались на ходу поближе друг к другу. Дойдя до рощи в конце тропинки, они снова поцеловались.

— Я пройду через внутренний двор, — сказала Молли. — Дверь должна быть открыта. Надеюсь, почти все будут в трапезной и меня никто не увидит.

— С тобой все будет в порядке? — спросил Том. — Знаешь, мне нужно уходить на рассвете.

— Да, я знаю. — Молли пыталась сдержать слезы. — Я никогда не забуду этот день, — сказала она.

— Я тоже не забуду, — сказал Том. — Береги себя, милая моя девочка.

Молли кивнула и прошептала:

— И ты.

Они быстро прошли по дорожке к воротам в ограде монастыря, Молли тронула на прощанье руку Тома и зашагала дальше, не оглядываясь. Двор был пуст, двери палаты закрыты от вечернего холода и дождя. Молли прикрыла за собой ворота и уже двинулась было через двор, когда дверь палаты распахнулась и из нее вышла сестра Мари-Поль с ведром в руке. Она удивленно посмотрела на Молли и сказала:

— Я думала, вы больны.

— Была больна, — ответила Молли, — но мне уже стало лучше, и я подумала, что глоток свежего воздуха пойдет на пользу, вот и спустилась во двор.

— Что-то не похожи вы на больную, — подозрительно заметила сестра Мари-Поль. Она была не в духе: ей было досадно, что сестра Элоиза отправила Молли отдыхать из-за каких-то месячных. Все остальные ведь как-то терпят? Никто и не подумал бы даже упоминать о таких вещах, не говоря уже о том, чтобы улечься по этому поводу в постель. Из-за болезни Молли ей самой пришлось сегодня работать на час дольше.

— Я же говорю, мне уже гораздо лучше. Сестра Элоиза дала мне аспирин. Должно быть, он сделал свое дело.

Сестра Мари-Поль фыркнула и отвернулась, чтобы вылить ведро в канаву, а Молли воспользовалась моментом и прошмыгнула внутрь. Слава богу, что сестра Мари-Поль не

вышла на полминуты раньше и не застала ее, когда она входила в ворота.

Молли пробралась к себе в комнату, больше никого не встретив по пути, и с бешено колотящимся сердцем бросилась на кровать. Записка, которую она оставила Саре, исчезла: должно быть, та прочла ее.

Сара действительно прочла записку. Когда сестра Элоиза сказала ей во время полуденного перерыва, что Молли нездоровится, Сара сразу же поднялась наверх — узнать, что случилось. Она нашла только пустую комнату и записку. Не веря своим глазам, прочитала ее раз, потом другой — с нарастающим гневом. Как могла Молли решиться на такой глупый обман и, хуже того, рассчитывать, что она, Сара, будет заметать за ней следы?

Войдя в конце дня в комнату, она застала Молли в постели.

— Как ты посмела! — взорвалась она. — Как ты посмела, Молли Дэй? Ты нарушила все правила, которые мы должны соблюдать, ты сбежала тайком на свидание с солдатом, которого почти не знаешь, и ждешь, что я буду тебя покрывать. Ждешь, что я буду лгать ради тебя! «Нет, сестра, она неважно себя чувствует, но я уверена, что завтра с ней все будет в порядке. Нет, сестра, она сейчас не хочет ничего есть, но я отнесу ей что-нибудь к ужину. Да, сестра, вид у нее бледноватый. Да, сестра, конечно, вы совершенно правы: ей нужен сон. Да, сестра, она спала, когда я уходила. Пожалуйста, не беспокойтесь, сестра, я о ней позабочусь, у вас и так достаточно хлопот». Как ты посмела втянуть меня в свои грязные любовные делишки! — Глаза Сары горели гневом. — Что ты можешь сказать в свое оправдание, потаскушка? Что ты мне можешь сказать?

Молли казалось, что эти слова секут ее, словно град, и она едва не вскинула руки, чтобы заслониться.

— Прости, Сара, — начала она, — но я не могла не пойти. Скоро будет большое наступление, его могут убить.

Голос у нее оборвался, и Сара перебила ее:

— Извинений мало, Молли. Не ожидала я, что ты будешь шляться с солдатами, как какая-нибудь горничная или судомойка…

Она тоже умолкла, когда поняла, что сказала.

— Я и есть горничная и судомойка, мисс Сара, — тихо проговорила Молли. — Но это еще не значит, что я потаскушка. Я ходила попрощаться с человеком, за которого собираюсь выйти замуж. С человеком, который сражается за своего короля и страну, за вас и за меня. С человеком, который в любой день может погибнуть.

— Ох, Молли, прости, я не должна была этого говорить, — воскликнула Сара, опускаясь на кровать. — Но и ты не должна была уходить, это тоже правда. Что сказала бы мать-настоятельница!

— Она не узнает, Сара… если ты ей не скажешь.

— Теперь-то что говорить? — уже сдаваясь, ответила Сара. — Я лгала ради тебя весь день. Теперь-то я уж точно не стану ей ничего рассказывать. Ох, Молли, я так волновалась за тебя. Где ты была? Ведь не в деревне же? Не у мадам Жюльетты?

— Нет, мы гуляли у реки, а потом, когда пошел дождь, спрятались в старом каменном сарае — помнишь, где мы с тобой когда-то устраивали пикники?

— Ох, Молли… — Сара не знала, что еще сказать.

— Спасибо, Сара, что поддержала меня.

Молли протянула руку, и Сара пожала ее с натянутой улыбкой.

— Больше никогда не ставь меня в такое положение, Молли, — сказала она. — Теперь он уедет?

Молли кивнула. Сарина вспышка, хоть и ненадолго, отвлекла ее от этой мысли, а теперь она вновь почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза.

— Да, он уезжает на рассвете. Но зато, когда мы встретимся в следующий раз, я уже буду совершеннолетней, и мы сможем пожениться.