Сестры печали
Шрифт:
Какой кайф! Картошка – пища богов, а самогонка – их нектар!
– Нравится? – Регина выглядит довольной.
За нас отвечают громко урчащие от наслаждения желудки, и слов никаких не нужно.
– Я вам про секретик избушки своей не дорассказала, – хозяйка тоже не дура выпить, чокаемся вновь наполненными до краев стаканами. – Дом Правды, как вам названьице? Да вы жуйте, не отвлекайтесь, заодно перебивать бабушку Регину не будете.
Она не выглядит старой, но раз «бабушка», так «бабушка», чего попусту спорить.
– Свойство у тутушнего Узла силы такое, врать
Маркиз бы лучше последовал предыдущему совету Регины «жевать и не отвлекаться», но деваться некуда, надо отвечать.
– Точно не знаю, бабушка – (он ее подкалывает или мне только кажется?), – но вроде как от лучевой болезни спасает, не вылечивает, а симптомы снимает, развиваться ей не дает.
– Не густо для такого мощного Узла, как ваш, – глаза Регины блестят. От выпитого или задумала чего? – На побочное свойство еще потянет, но что-то скрывает от всех ваш Мастер Вит, недоговаривает старый проходимец… Но то уже вопрос не про вашу честь.
– Еще первача? – а вот этот вопрос точно по адресу, мы прекрасно знаем единственно возможный на него ответ!
– Регина, – отказываюсь от надуманной приставки «бабушка». – Почему все-таки ведьма?
– Звали бы Фемидой, – лыбится хозяйка. – Только для деревни «ведьма» как-то аутентичней будет.
«Фемида» и «аутентичный» в устах темной колхозницы производит на обоих путешественников неизгладимое впечатление, которое вербализуется (мы тоже владеем умными словами!) в пьяное маркизово «что-то я не догоняю!»
– Чего ты не догоняешь, родной? Вроде только накануне с олимпийской мифологией разбирался, – ярится женщина и вновь демонстрирует знание того, о чем ведать никак не должна. Точно, ведьма! – Фемида – слепошарая судия, направо и налево карающая всех, кто ей под меч попадется. Я же Фемида с весьма острым зрением, про Рентгениху, чай, не забыл? Творю скорый, но праведный суд: грешников пускаю под скальпель, а праведников от хворей спасаю. Апгрейженная Фемида, с восстановленным зрением и функцией врачевания, а по-простому, по-нашенски то есть, «ведьма».
Мы перестаем жевать, лишь самогонка плещется в пищеводе, мешая сосредоточиться на главном…
– Маньячка, что ли?! – запоздалая догадка осеняет слишком поздно, я не могу пошевелить ни ногами, ни руками, мышцы не слушаются. Тварь!
– Это зависит от точки зрения, – лицо Рентгенихи растягивается в ужасном подобии улыбки. Оскал дикого животного! – Коли грешен, а скоро мы все узнаем в подробностях, то благодетельницей меня точно не назовешь.
– Люди всегда, не только сейчас, делились на три категории, – хозяйка неспешно собирает посуду со стола, ужин закончен, какой десерт ждет нас после? – Грешники, с ними все просто, убийцы, насильники, подлецы, предатели и вся такая прочая шушера. Праведники – тут тоже без сложностей, хороший человек он и после конца мира хороший человек. Про детишек даже говорить не стоит, ангелы безгрешны.
Регина садится перед нами, кладет сжатые в кулаки руки на опустевший стол.
– А есть колеблющиеся, не плохие и не хорошие, творящие в своей жизни и добро, и зло. Праведные грешники и грешные праведники… Это уже весьма сложная категория, не правда ли, господа залетные?
Ответить мы не можем, паралич добрался до языка. Я дышу, я чувствую, я вижу и слышу – но я неподвижен. Вряд ли Зулук в ином положении…
– Меня считают ведьмой, – что-то происходит с глазами Регины, пристальный взгляд становится пронзительным, пронизывающим тебя насквозь. У человека не бывает таких глаз! Это двустволка, нацеленная в твою душу, жерло вулкана, которое, вопреки законам природы, заглядывает в тебя, – испепеляющий жар, выжигающий изнутри! Больно… и слезы текут по щекам. Я парализован, постыдная соленая вода, бегущая по лицу, единственное доступное мне движение. – Только ведьма не знает жалости, она может резать и калечить людей, извлекая из них жизнь…
– Я гребаный Робин Гуд без яиц, который отбирает поганые жизни и превращает их в лекарства для обездоленных. Посмотри на эти полки, каждая склянка – экстракт из тела грешника. Экстракты, отвары, мази, порошки – я знаю сотни рецептов, как переработать грех на пользу тем, кто заслуживает помощи… Это очень жестокая медицина, но она того стоит, поверь мне. Пропорция один к одному: один сдохший – один спасенный. Кто-то должен хорошенько помучиться, чтобы избавить от мук достойного…
Внезапно все заканчивается и жар уходит.
– Не стыдись, Солдатик, – я больше не вижу свою мучительницу, все как в тумане, предательские слезы застилают глаза. – Соль очищает и лечит. Если есть еще, что лечить… Однажды ты умер, но вновь вернулся к жизни. Смертью ты искупил свои грехи, а куда повернешь вновь полученную жизнь – решать только тебе. Здесь и сейчас я не имею над тобой власти.
Сознание уходит, а вместе с ним и силы. Проваливаюсь в никуда.
– Твой друг Зулук давно уже парится в бане, – голос ведьмы я узнаю даже сквозь сон. – Не теряй времени, Солдатик, выспаться еще успеешь.
– Ты не убила его? – свой голос узнаю с огромным трудом, настолько он слаб. Настолько я слаб.
– Нет, не убила. Из него получились бы на редкость мощные препараты, однако Зулук слишком эгоистичен, чтобы жертвовать собой ради высоких медицинских целей, – Регина смеется. – Я рада, что вы остались моими гостями, а не пленниками и «донорами».
– Ты маньячка…
– Нет, это вряд ли – я не получаю удовольствия от разделки туш всяких мразей. Считай, что у меня обостренное чувство справедливости, помноженное на некоторое способности, дарованные Узлом силы.
– Судья и палач, да?
– И лекарь – ты забыл самое главное.
Шевелю пальцами, они слушаются.
– Я вколола антидот, так что наслаждайся свободой движения, – ведьма слишком игрива, и для своих лет, и для своей «профессии».
– Не боишься, что придушу тебя?
– Зачем? – она искренне удивляется. – Обиделся, что ли? Но это мой Узел силы, – с нажимом на «мой» говорит хозяйка. – Здесь мне вряд ли стоит кого-нибудь опасаться. Ты не праведник и не грешник, но ты и не убийца женщин, пожалуй, я не буду тебя бояться.