Сестры печали
Шрифт:
Желания слегка опережают возможности, стоит мне сесть, как бдительный вестибулярный аппарат немедленно включает спецэффект под названием «головокружительное головокружение». Словно на американских горках покатался – неожиданное дежа вю! И крайне неприятное.
Слабость и беспомощность – две отвратительные мрази, все еще строящие на меня свои старушечьи планы. Хрена лысого! Мы бодры, веселы… жаль, дальше присказки этой не помню, наверняка, что-то жизнеутверждающее.
– Мы бодры, веселы, – держась за стенку, толкаю свое непослушное тело вверх. Удержали бы ноги! Секунда, две, пять,
Делаю шаг, все так же вдоль спасительной стеночки. Ох и штормит же здесь, баллов девять, не меньше! Земля исполняет всевозможные пируэты, прыжки, перевороты, прочие ужимки с единственной целью – сбросить вольнодумца с кривых ножек да об бетонный пол! Ничего, перебьешься, мать-земля, мои трясущиеся ходули сейсмоустойчивые, не боящиеся даже алкогольного «вертолета»!
Мы бодры… До двери остается всего метра полтора, последний рывок. Веселы…
Хватаюсь за ручку и всем телом наваливаюсь на дверь. Нет, я не хочу вышибить ее столь экстравагантным способом – моим телом не проломишь сейчас и москитную сетку – это всего лишь прощальный привет от вестибулярного аппарата, неожиданный кульбит в дорогу. Спасибо, родной организм, я припомню тебе эту подлость!
Поворачиваю ручку, замок негромко лязгает и выпускает «шатуна» на волю. Летиция – красавица, благодаря тебе я помолодел на несколько десятков лет! Подобная походка была замечена за юным годовалым… черт, я не помню своего имени! – мной еще в прошлой эпохе. Переход от ползания к прямохождению наверняка сопровождался подобными же эмоциями! Мы бодры – жаль, неустойчивы, веселы – это точно, адреналин так и вскипает в крови! Ходить – высшая форма экстрима!
Десять шагов по коридору, неважно в какую сторону, нам, экстремалам, важен процесс, а не направление. Черт, мышцы ноют, дыхалка работает с перебоем, пламенный мотор «чихает» в груди… Не рассчитал силенок, обратно только по-пластунски… Не хочу обратно: ты неси меня, река, за крутые берега!
– Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч, – переношусь я в иной культурно-исторический пласт. – Что тебе стоит, подхвати меня, аки листочек, отнеси…
Куда ж мне надо? Дружок, неси меня к красе моей ненаглядной, Летиции-гипнотезерке! Погляжусь в ее очи серые и задам вопрос многотрудный: «Пойдешь ли за меня, сударушка, не побрезгуешь детиной калечным?»
Стоп, машина! Медленно, но верно съезжаю по стене на пол. Ну и правильно, в голове горячечный бред, в ногах… в ногах тоже ничего хорошего. Эко ж меня торкнуло! Что-то почище мочи в мозг ударило. Хороша девица Лю, слов нет, только предложениями тупыми и свадьбами хорошие отношения портить не надо! Это аксиома! Память у меня стерта под ноль, но инстинкты не обманешь: не мужское это дело, пропащее.
Маюсь на полу недолго, в столь жалком состоянии застает меня очередная «балахонщица». Ума не приложу, эту ли даму вчера в живот пинал или ее «близняшку»… Дурацкая у них униформа, все на одно отсутствующее лицо!
– Привет, – пинал, не пинал, а помощи я рад теперь любой. Так как дева на мое приветствие особо не реагирует, только глядит молча из-под капюшона, ждет чего-то, произношу медленно, почти нараспев, вдруг ей так понятней будет. – Я контуженный, раненый значит. Дурак совсем. Ноги слабый, руки слабый, голова слабый. Помощь нужна. Ноль-три, девять-один-один… Сечешь?
Если и сечет, то виду не подает, стоит истуканом.
– Родная, взрослых позови… есть кто дома?
Сдается мне, что тут далеко не все дома, тупняк полнейший!
– Я в туалет шел. Пись-пись, понимаешь? Если в течение двадцати минут ты меня не поймешь, я очень жиденько опозорюсь.
– Не стоит! – пока я пытался изъясниться с «туземкой», Летиция неслышно подошла с другой стороны. – Не для того я тебя спасала и выхаживала.
Она смеется, я краснею.
– Это… гипербола была, сгустил я краски… на жалость давил.
– Пять-Шесть, – Лю обращается к балахонщицедовольно своеобразно. – Давай поможем нашему другу подняться.
«Числительное» и моя спасительница общими усилиями водружают меня обратно – на ноги.
– Ты выглядишь гораздо лучше, – Летиция рассматривает меня в упор, не смущаясь. – Я могу гордиться, пациент скоро будет не только ходить под себя, но еще и бегать!
Ну, язык у дамочки! Мне и стыдно, хотя ничего постыдного совершить я не успел (держись, брат-пузырь!), и одновременно пробивает на хохот. Смех и грех – это про меня!
– Летиция, прекрати надо мной издеваться. Я не могу язвить в ответ такому прекрасному существу! – по смыслу – это ультиматум, по исполнению – жалостливая мольба. Чего ж так голос дрожит, подводит, зараза.
– Сол, мне нравится восторг в твоих глазах, нравится в них отражаться, – она совсем рядом, она играет со мной. – Надеюсь, от восторга ты не потеряешь контроль над… – Лю выразительно опускает взгляд на мои штаны, – источником жидкого позора?
Я обещал себе, первым делом после возвращения в люди придушить маркиза… Номером вторым будет Летиция! Только душить я ее не собираюсь, есть более сладкая месть!
– Судя по горящему взору, утку предлагать бесполезно?
Эта девушка умеет НЕ ерничать?!
– Вперед, жиденький герой, обопрись на мое нежное, женственное плечико, наша скорбная делегация отправляется на поиски таинственного ватерклозета! Дойдешь? Или вторым «костылем» пристроим Пять-Шесть?
– Дойдешь, – несмешно передразниваю я. Мозг в ступоре, я – примерно там же.
– Только гляди, герой, слабость слабостью, а корень зла держать будешь сам! Признавайся, тяжело тебе придется?
Она заливается издевательски-заразительным смехом, пока я мучительно подыскиваю «правильный» ответ на вопрос, не предполагающий правильных ответов: что ни скажи, попадалово обеспечено.
– Корень зла могуч и огромен, – пытаюсь импровизировать, судорожно соображая на ходу. – Как доисторический баобаб, король всех деревьев! Даже стотонному Liebherr’у [15] не совладать с его массой и габаритами! Однако сей баобаб при виде баб теряет вес и притяженье…
15
Liebherr – здесь: марка мощного подъемного крана.