Сестры печали
Шрифт:
Поиск рифмы затягивается, плохо у меня с ними, просто отвратительно.
– Фу, как пошло, – Лю надувает щеки, выпячивает губки, одним словом, корчит из себя обиженную девочку. – Но образ, что ни говори, будоражит воображение!
Она не обиженная, она плохая девчонка. Обожаю таких!
– Или это опять была гипербола?
– Скорее, парабола…
Пока она размышляет, я стремительно, насколько позволяют кондиции, скрываюсь в туалете. Дошел!
По возвращении (триумфальному, без всяких позоров, моя честь, как и штаны, спасена)
– Мне бы еще ванну принять… или душ, на худой конец.
Летиция вздыхает на публику:
– Все ж таки худой? Эх, а соблазнял девушку баобабами…
Нет, я ее точно придушу! Еще вперед Люка!
– Пойдем, герой-обломник, водные процедуры с дальней дороги точно не помешают.
– Ты стесняешься? – лукавые глаза смеются.
Мне остается только прятать взгляд. Да, блин, стесняюсь! Раздеваться догола в крохотной ванной комнате, в самой непосредственной близости от восхитительной девушки… Да, я еще чертовски слаб, ни на что толком не гожусь, но корень зла, мать его етить, существо от моего сознания совершенно не зависящее! Он точно меня опозорит, баобаб проклятый!
– Не то что смущаюсь… но слегка мандражирую, да! Не привык я вперед дам разнагишаться…
Она морщится:
– Как твой лечащий врач, я категорически запрещаю тебе мандражировать! Во-первых, от этого, утверждают в околонаучных кругах, на ладонях начинает расти шерсть, во-вторых…
Словно заправский стриптизер сдергиваю с себя всю одежду. С меня хватит! По-хамски поворачиваюсь к даме волосатой голой жопой и храбро штурмую высокий бортик ванны.
Хорошая попытка… Не поддержи Летиция меня со… спины, я бы неминуемо навернулся и затылком пробил покрытый скользкой плиткой недружелюбный пол.
– Не торопись, Сол, аккуратней. Глупо проделать столь долгий путь и убиться у самой цели.
Осторожно, все так же поддерживаемый Лю, опускаюсь в горячую воду. Какой кайф! Вода! Чистая! Горячая! Целая ванна! Я не зря шел сюда с самого Урала, я готов умереть прямо здесь и сейчас от блаженства!
– Не смотри на меня так, – проходит десять райских минут, и я все еще жив. Летиция сидит на краешке ванны и ладонью гоняет волны по воде. – Я девушка честная, на первом свидании в ванну к кавалеру не полезу!
– А у нас свидание? – наши словесные игры начинают доставлять мне удовольствие.
Вот только Лю внезапно выбывает из наших игрищ, я понимаю это по ее изменившемуся, посерьезневшему лицу.
– Сол, я применила к тебе свой талант…
– Какой из многих? – пока не поздно, пытаюсь свести все к шутке. – Обаяние, сексуальность или…
– Не перебивай, пожалуйста, – попытка с треском проваливается, изображаю из себя покорного слушателя. – Я применила гипноз, хотела помочь тебе, копнула вглубь…
Я жду. Что она накопала внутри меня, до каких воспоминаний добралась?
– Ты помнишь, как я назвала тебя?
– Конечно, ты дала мне имя…
Она нетерпеливо перебивает:
– Я дала имя одному, а гипнозом вернула к жизни другого!
– Это плохо? «Я с амнезией» и «Я в твердой памяти» – один человек! К тому же никакой твердой памяти я не ощущаю!
– Человек, может, и один, только личности разные.
Приехали. Люк упоминал о том, что когда-то страдал раздвоением личности, видать, и меня заразил, падла такая!
– Лю, я лучше действительно помолчу, а ты рассказывай, объясни новоявленному шизофренику что к чему.
– Ты не шизофреник.
– Хорошее начало, а что с разными личностями?
Летиция задумчиво раскручивает пальцем бурунчики в воде. Не смотрит на меня, подбирает слова…
– После смерти мамы я никого и никогда больше не любила. Исчезла потребность… Но там, в церкви, увидев тебя, беспомощного, нуждающегося во мне – именно во мне, я поняла это сразу! – я испытала… Потрясение – слишком слабое слово, меня всю заколотило от… не страсть, не желание, а что-то запредельное, неведомое раньше! Нежность, потребность защитить, спасти… Есть в этом нечто жертвенное, поверь, такая дурь мне не свойственна! Я гладила тебя, ощущала твое тепло и как распоследняя идиотка была счастлива.
Люк считает, что это проделки Храма, я грешу на Ведунью, но счастье было настоящим, я впервые в жизни ощутила себя женщиной. Любящей, готовой на все ради своей любви женщиной… Думаешь, я несу какую-то бабскую ересь?
– Нет, – я так не думаю.
– Хорошо. Мне трудно говорить о подобных вещах, в обнажении души есть что-то противоестественное.
Зря я полезла со своим гипнозом ворошить твое прошлое. Тот, кого я полюбила, оказался лишь дыханием на стекле, стоит провести рукой, и на меня сквозь стекло уже смотрит кто-то совершенно иной…
Мой Мастер – иллюзия, тень, отражение на воде… К нему нельзя прикасаться руками, лезть с глупой помощью, убивать гипнозом…
– Это способ сказать мне «нет»?
– Ты – Сол, а полюбила я Мастера.
– Ты дала мне имя…
– Не тебе, Сол. Ему. Забудь, оно не твое. Если смогу, я буду рядом, буду ждать его, и может быть, однажды снова назову своего Мастера по имени.
Она уходит. На прощание брызгает водой мне в лицо и уходит. В моих зрачках отпечатывается ее печальная улыбка.
Я раздавлен. Я хочу кричать… Хочу, но не могу. Мне плохо. Я раздавлен.
Из давно остывшей ванны меня извлекает верный соратник Люк.
– Дружище, я бы с удовольствием позволил тебе и дальше отращивать жабры, однако другой ванной комнаты в округе не наблюдается. А смыть дорожную пыль перед тяжелым днем – святое право, да и обязанность любого уважающего себя путешественника, прошедшего от Урала до первопрестольной!
– Мой тяжелый день уже состоялся, – вот все, что я способен возразить.