Сестры-соперницы
Шрифт:
Я послала вашей матери письмо с формальным приглашением. Надеюсь, она вас отпустит.
Путешествие до Лондона оказалось довольно утомительным, но это стоило того, чтобы оказаться здесь. Теперь мы с мамой наслаждаемся временным пребыванием в загородной резиденции.
Я очень надеюсь увидеть вас обеих, но если вас не отпустят вдвоем, то приезжайте по очереди.
Жду от вас новостей.
Карлотта.»
Мы с Анжелет смотрели друг на друга сияющими глазами.
— В Лондон! — воскликнули мы.
Анжелет бросилась ко мне в объятия и сказала:
— Мы поедем вдвоем. Мы не
— А я — тебе.
— Нам понадобятся новые платья.
— И мы возьмем с собой Феб. Ведь нам нужна камеристка.
— Как будет чудесно увидеть Лондон! Ты думаешь, нам удастся увидеть короля и королеву?
— Карлотта приглашает нас в Лондон, но не ко двору.
— Да, но она же бывает при дворе, верно? Так что, может быть, она захватит с собой и нас.
Анжелет вывалила из комода все наши наряды и начала примерять их, то улыбаясь, то хмурясь. Она была страшно возбуждена.
Увидевшись с матерью, мы поняли, что она далеко не в восторге от полученного приглашения.
— Вам нельзя покидать дом, — заявила она, — пока нельзя. Отец уезжает, а вместе с ним Фенимор…
Матушка выглядела такой расстроенной, что Анжелет тут же воскликнула:
— Конечно, мы никуда не поедем, мама! Я совсем забыла, что ты останешься одна, — а затем, улыбнувшись, добавила:
— А почему бы тебе не поехать вместе с нами?
— Я обязана находиться здесь, чтобы встретить отца, когда он вернется.
— Но ведь он только что уехал. Его не будет несколько месяцев.
— Посмотрим, — сказала мама.
Но я знала, что она не захочет отпустить нас.
После отъезда отца мы вновь нанесли визит в замок Пейлинг. Мать и тетя Мелани подробно обсуждали предложение Сенары, и мать призналась, что опасается трудностей, связанных с поездкой, и будет беспокоиться за девушек, путешествующих без присмотра. Совсем другое дело, если бы она могла поехать вместе с нами, но никогда нельзя быть уверенной в сроках возвращения отца. Он только что уехал, это правда, но иногда возникают обстоятельства, заставляющие прервать путешествие в самом начале. Ей всегда было не по себе, когда она оставляла поместье в отсутствие Фена, а уж когда он дома, то она обязана находиться рядом.
Я понимала, что у матери нелегко на душе. Она ведь знала, как мы хотим поехать, и в то же время не могла нам этого позволить.
Мы зашли и к дедушке Касвеллину. Он по-прежнему сурово глядел на нас, по-прежнему был недоволен, когда мы молчали, и рычал на нас, если мы говорили недостаточно умные вещи.
Я заметила, что он частенько посматривал именно на меня. Он явно различал меня и Анжелет.
— Ну-ка, подойди, — потребовал он и подтянул меня поближе, так что я касалась пледа, прикрывавшего его парализованные ноги. Затем он схватил меня своими костлявыми пальцами за подбородок и заставил посмотреть прямо ему в глаза. — Так чем же ты занимаешься? — спросил он.
— Я помогаю тете Мелани собирать цветы, — ответила я.
Он рассмеялся.
— Я не про это. Ты же все понимаешь. Ну и хитрунья же ты, как мне кажется.
Он слегка шлепнул меня.
Мать наблюдала за этой сценкой с улыбкой, довольная тем, что отцу пришлась по душе одна из внучек. До чего же невинным существом была моя мать! Это, наверно, потому, что она старалась видеть в каждом только хорошее. А вот дедушка Касвеллин был в свое время изрядным повесой, о его похождениях вспоминали до сих пор. Касалось это и историй с женщинами. Он заявил мне, что я унаследовала некоторые его черты.
Очень может быть, что это действительно так.
И все-таки мне стало немного не по себе и я стала задумываться над тем, а не знал ли дедушка о наших с Бастианом взаимоотношениях.
Гвенифер и Розен продолжали обсуждать приглашение и, конечно, завидовали, потому что их не пригласили.
— Я считаю, — сказала Анжелет, — что она хочет отблагодарить Берсабу, спасшую ей жизнь. Ведь вы же знаете, ее хотели похитить и убить, а Берсаба узнала об этом и предупредила события.
Кузины страшно заинтересовались этой историей. Просто удивительно, как люди оживляются, когда речь заходит о ведьмах и колдовстве.
Мы гостили в замке неделю. На обратном пути лил проливной дождь, и мы вымокли до нитки. Мама настояла на том, чтобы мы хорошенько пропарили ноги в ведре с горячим настоем целебных трав — что предохранило бы нас от простуды. Тем не менее я все-таки простудилась и вынуждена была некоторое время провести в постели.
У Феб уже подошло время родов. Она страшно располнела, и с середины сентября мы каждый день ждали рождения ребенка, но роды запаздывали.
Меня очень интересовал будущий младенец. Анжелет, конечно, тоже, но у меня были свои соображения. Мне хотелось, чтобы ребенок родился здоровеньким, и чтобы в свое время Феб смогла рассказать ему историю о том, как я привела ее в поместье, и чтобы он осознал, что обязан мне своим появлением на свет.
Сентябрь почти прошел. Каждое утро я озабоченно смотрела на Феб, которая становилась все толще и толще, но дитя никак не давало о себе знать.
Джинни заявила:
— Ох уж эта Феб! Все-то сроки она перепутала. Похоже, папаша слегка повредил ей мозги.
Наступил последний день сентября, а роды так и не начались. Утро было мрачным, в воздухе висел плотный туман, и я вдруг сказала Анжелет:
— Мне кажется, что ребенок родится сегодня.
Должно быть, — согласилась она, — роды и так запаздывают недели на три. Феб забеспокоилась.
— Я чувствую, что со мной произойдет что-то ужасное, госпожа Берсаба, — призналась она. — Как вам кажется, Господь не накажет меня за распутство?
— Нет, — резко ответила я. — Если он собирался наказывать людей за такие поступки, то ему следовало сотворить их по какому-то иному образу.
Феб испугалась. Я думаю, она решила, что на меня сию минуту обрушится гнев Господень и покарает за святотатство. Этого следовало ожидать, ведь она воспитывалась в семье Томаса Гаста.
Во второй половине дня пошел дождь. Большие тяжелые капли непрерывно били в окно. В четыре я заметила, что Феб выглядит нездоровой, и она призналась, что появились боли, поэтому я немедленно отправилась на конюшню и приказала одному из конюхов ехать к повитухе и немедленно доставить ее сюда. Она жила в небольшой деревушке в двух милях от нашего поместья.