Сестры. Мечты сбываются
Шрифт:
Где-то под полом послышались звуки, и Дина навострила уши. Кто-то там ходил, шевелился, потом послышались уже знакомые голоса. Дина на цыпочках обошла помещение. Странно, но в одном месте было слышно почти все.
– Кто заставлял меня таскать теодолит? Ты. И лазать в грязный подвал с рулеткой? Галочка, Галочка, иди сюда, помоги мне... А я в светлых брюках, лезь вниз, промеряй подвал... Я как чернорабочая тут, на стройке с работягами, и что? На что потрачены лучшие годы? Зато теперь, когда все сделано, деньги есть, что я имею? Сижу в домашней тюрьме, наказанная
Послышалось тяжелое сопение, но ответа не последовало. Потом Паша подал голос:
– А я с тобой разве не в тюрьме? Что ты за женщина? Избавиться от тебя я не могу, а жить с тобой все равно что со змеей-мамбой... Может, ты перевоспитаешься?..
– А если нет? Что, вечно буду в этом подвале сидеть?
– Ты не одна. Мы вместе. Вся жизнь тюрьма, Галочка, другого ничего нет и не будет.
– Это у тебя просто привычка сидеть. Не сидел бы, так и другим тюрьму б не устраивал...
Паша снова тяжело вздохнул и возразил:
– Не тебе меня осуждать, ибо ты паразит на моей шее. А я не хочу, чтобы все на мне паразитировали! Подумаешь, теодолит! Еще не такое люди таскают...
– А шуба? Где моя шуба? За что ты ее на куски разрезал?
– Как за что, Галочка? Ты плюнула в мой любимый кактус «Иисусовы слезки». Нельзя такое оставлять безнаказанным. Ведь нам с тобою вместе жить, и как можно такое прощать? Если это простить, то дальше ад начнется.
– Да ад в тебе! С собой носишь свой личный ад!
– Вот тут ты права. За то тебя и ценю, что ты меня понимаешь досконально. Но мой личный ад никого от ответственности за дикие выходки не освобождает. Ты терпи.
– Почему, – закричал голос, – почему Паша Вертолет, я должна тебя терпеть? За какие грехи?
– И вовсе не за грехи, – возразил Паша, – а потому что вызвала во мне любовь. Вызвала – значит терпи ее! Хотела поматросить и бросить, да осечка вышла. А кому легко? Что, мне с тобой легко? Вышла замуж, обещала любить – люби, не ерепенься. Такого, как я, тебе уже не найти. Я – коммерческий гений. Никого не грабил, не убивал, деньги сами ко мне липнут. Я их вижу. Иду и вижу – вот деньги, прямо на земле валяются. Наклонись – и они твои. Другие не видят ничего, а я все.
– Ну и что? Кому от того польза? Ты и сам не живешь и другим не даешь!
– Тоже правда. Но скажи, почему это так? Что я, заколдован что ли? Деньги есть, а счастья нету. И ты меня не любишь.
– Это не так, – мягко ответила женщина. Голоса надолго замолчали. Потом снова вступил Паша:
– Правильно. Люби мужа – и больше ничего от тебя не требуется, маленькое ты бессмысленное создание. А ты достоинство свое отстаиваешь. Нашла дело по душе.! Если хочешь знать, достоинство – вещь ненужная и глупая. Дураками придуманная, от него одни хлопоты. Его и нет у человека, а есть только насущные интересы: хлеб, кров, секс. Но вместо работы люди занимаются глупостями. Потому и занимаются, чтобы не работать. Все, все хотят висеть на чужой шее.
– Завел свою волынку, – перебила Галочка. – Ну и живи один, без паразитов. Что за комплекс у тебя, что все твою кровь сосут. Ты что, не уверен в себе?
– А мне кто-нибудь говорил слова любви? Живу хуже собаки. Всех кормлю, благодарности никакой.
– Кто ж ее требует насильно?
Голоса опять замолчали. Дина решила уйти. Она уже устала их слушать. Все равно ничего нового не узнаешь, одно и то же все. Занудный этот Паша.
11
Уже потом она все обдумала хорошенько. Все-таки она была права: у Паши есть темница, где он держит женщин в плену. Ужасный человек, пристанет как банный лист и изводит, и изводит. У Филиппа совета требовал, привязывался, но Светкин красавчик вывернулся и уехал подобру-поздорову, медсестру хотел перевоспитать, но не сумел, довел до злобы и прогнал. А эту Галочку мучает своей любовью. Ее-то он точно не выпустит, затуркает до смерти. Надо помочь ей выбраться. Прийти, когда его нет, повернуть ручку и выпустить. Как ужа, за которого ей тогда от Бондарчука влетело. Любят же они тут всех в клетки сажать, в этом своем замке.
Внизу снова послышались звуки. Дина поднялась и выскользнула из часовни, обдумывая план спасения Галочки. По пути она заглянула в кухонное окно. Там Бондарчук запивал рыбу пивом и распекал Мишу за то, что он расстрелял автомобиль из пушки. Дина остановилась послушать, как ругают Мишу:
– Ты их тачку разнес вдребезги, а они вернутся и нас бомбанут, как будем?
Миша глядел на Бондарчука со все возрастающим изумлением, но молчал. За него вступилась Люба:
– Что ты говоришь-то? – укорила она. – Как он мог из гранатомета стрельнуть, если тут сидел неотлучно. Вот на этом стуле сидел, я как свидетель могу...
– А ты сама что ли не выходила? – прикрикнул Бондарчук. – Вечно шастаешь туда- сюда!
Люба недовольно замолчала, Миша поерзал на стуле, пытаясь что-то сказать, но Бондарчук ему не дал, продолжив свою мысль:
– Вернутся, бомбанут, руины останутся. Ни парка, ни огорода, ни псарни не будет, – он удовлетворенно откинулся на стуле и закинул ногу на ногу. Сделал огромный глоток пива, поставил кружку, сцепил руки пониже колена и продолжил: – Все без работы останемся, Паша по миру, конечно, не пойдет, но убиваться будет сильно. И Галина от него сбежит, – поставил точку охранник.
– Ты-то чему радуешься? – возмутилась Люба.
– О перспективе думаю. М-да, натворил ты дел, Миша.
Таджик испуганно съежился на стуле.
– Я не стрелял, – буркнул он.
– Ясно. Мышка пробежала, хвостиком махнула, – съязвил Бондарчук.
– Чего ты измываешься-то над ним? Сказано тебе сколько раз: не пулял он, – стояла на своем Люба.
– Тебе голоса не давали, – осек ее Бондарчук и повернулся к Мише. – Что делать будем?
– Что? – удивился Миша.
– Выйдем-ка побалакаем.