Сестры
Шрифт:
Джейн с открытой широкой улыбкой приняла вызов. Ее словно выпустили на свободу, как джинна из бутылки, и она ощущала себя в раю. Все опять повернулось чудесным образом. То вдруг она оказалась рядом с уродливой теткой, одна на улицах преступного города, а то вдруг оказалась помощником ассистента в «Люси Мастерсон Инк.». Америка напоминала американские горки. Англия, чопорная, предсказуемая, монотонно однообразная, представлялась другой планетой. Если Люси была огорчена тем, что она не согласилась демонстрировать себя для журнала «Всячина», то весьма забавно выражала свое огорчение. Сейчас у Джейн была новая подруга и новая работа, удивительная, странная работа – и в городе, который уже казался ей самым увлекательным
– Я в первый раз танцую с женщиной после школьных уроков танцев.
– Солнышко, ты даром теряла время.
Они хохотали, наслаждаясь ночной вольницей, в дансинге подвального склада, содрогающегося от резкой хриплой музыки, которая обрушивалась на танцующих из громадных старомодных рупоров.
Люси взяла Джейн за руку и вывела ее на пульсирующий пол дансинга. Вокруг ее длинной гордой шеи был повязан кожаный платок, украшенный символами тех, чья дикая музыка сотрясала ночь, – «Штучка для Лулу», «Джин любит Иезавиля», «Юные каннибалы», «Любимчики». Геометрически правильный агатово-черный парик Видала Сассуна в совершенстве дополнял ее кожаный костюм от «Твистед-Систер». Исступленно-радостная, восхитительная, Джейн была совершенно не похожа на ту простую, в традиционном смысле красавицу, какой она выглядела, когда высадилась в аэропорту Лос-Анджелеса. Люси обезумела от страсти, пожирая глазами свою Золушку.
На другом конце похожей на пещеру комнаты, с ее высоким, как в соборе, обшитым деревом потолком и с огромными заводскими окнами, с твердым цементным полом, залитым пивом и засыпанным сигаретным пеплом, пребывал в нервном, но счастливом расположении духа Ивэн Кестлер.
– Ну-ну, так вот где все это происходит, видишь? – Он повернулся и взглянул на Билли, но Билли не слушал. Вместо этого он вглядывался в плотное, подвижное человеческое море: тысячи две скачущих, ревущих подростков – разодетых, как попугаи, перевозбужденных красоток, прыщавых юнцов, современных «модников» и «модниц» – кожаные леди и мотоциклетные маньяки.
– Ты кого-нибудь здесь знаешь? – снова попытался завязать беседу Ивэн. Ему было непривычно, что на него не обращают внимания; с одной стороны, ему это нравилось, с другой – нет. Кто же он такой, этот прекрасный, сложный, угрюмый юноша с телом Меркурия, глубокий, как дно океана? Но не только упоительная дрожь удовольствия пронизывала тело маленького Ивэна, пока его глаза следили за добычей; его мучило и иное чувство. Ревность. Билли явно кого-то высматривал в толпе. И эгоистическое чутье подсказывало ему, что у Билли была, должно быть, своя жизнь до встречи с ним, Ивэном.
– Что ты сказал, Ивэн? Прости, мне нужно кое-кого увидеть. – Билли едва полуобернулся к нему. Он был поглощен своими поисками, озабоченность легла складками у рта, глаза по-прежнему рыскали в толпе.
– Да это не важно, не важно. – Ивэн махнул рукой, заверяя, что это так. Но на языке у него так и вертелось: «Кто?» Он, поеживаясь, оглядел комнату. Не будь рядом Билли, это был бы сущий ад. Он терпеть не мог ночные клубы, но так или иначе ему приходилось страдать в большинстве из них в Нью-Йорке, от роскошного «Палладиума» с его художниками и моделями из «Вог» до расслабленной болтовни «Нелл», от остроумно хамского общения «Эреа» до шикарного «Серф-клуба». Ему больше нравились стражи у входа. Нужно было пройти через целый их строй, а неприступно холодные законодатели капризно решали, кого стоит пропустить через ворота временного рая, а кого выбросить на холодную сырую улицу, чтобы они там зализывали раны отказа. Несколько раз и его чуть не завернули, однако же он был одним из самых привилегированных посетителей. Минуя топтавшихся на панели отверженных, униженно приветствовавших его, он вливался в волнующее море превосходства, направляясь в святая святых, которые всегда были в распоряжении избранных, наиболее приближенных
Было бы здорово, если бы он сумел разговорить Билла.
– Ты ведь художник, Билли. Какой вердикт ты вынесешь здешнему убранству? – Он радостно рассмеялся – этакий гуру от искусства осведомлялся о мнении студента-приготовишки. И величественно огляделся. Некоторые «заключения» уже были сделаны. Здесь были черно-белые телевизоры, настроенные на телестанции, чьи передачи едва различимы; сетчатые размалеванные портьеры свисали повсюду со стен, но только не с окон; и сотни футов пластиковых труб, понавешенных кругом с сомнительно декоративными целями. В дальнем конце залы в десять тысяч квадратных футов, за местом диск-жокея и справа от бара на грязную розовую простыню транслировали порнуху, на которую никто не обращал внимания. Общее впечатление – что-то среднее между плохой постановкой и плохим искусством декорации. Но интереснее был вопрос, было ли это преднамеренным. Ивэн склонялся к мысли, что да. И вот это было хорошо.
Ему удалось наконец привлечь внимание Билли. Он произнес волшебное слово. Искусство.
Билли мотнул головой в сторону Ивэна, и в этот самый миг увидел ее.
Темноволосая девушка в коротенькой юбчонке. Девушка, так похожая на Джейн, но с черными волосами, затянутая в кожу, танцевала с какой-то светловолосой толстухой. Не может быть. Но эти ноги…
Как лунатик, направился он к ней, забыв о что-то лепетавшем боге искусства, завороженный своей целью. Он подошел к ней совсем близко и все же колебался, но сердце его так и подпрыгнуло, когда он коснулся ее плеча.
Она обернулась. Радостно. Открыто. Свободный дух среди таких же свободных ночных своих подруг.
– Билли! Билли Бингэм!
– Джейн?
– Хочешь сказать, что ты меня не узнаешь? Немножко странно выгляжу, да, Билли? Не веришь своим глазам? Я и сама бы не поверила.
Глаза ее смеялись, и оттого, что она явно была рада его видеть, его бросило в жар.
– Боже, Джейн. Как я счастлив, что нашел тебя. На автоответчике была запись, что ты можешь быть здесь. Я обыскал весь Лос-Анджелес. Ух! – Он схватил ее за руку и все никак не мог наглядеться на нее и поверить, что все это наяву. Потом, краем глаза, он почувствовал присутствие кого-то чужого. Здоровенная, с пышным бюстом и широкой улыбкой на лице толстуха была не тем человеком, которого можно проигнорировать.
– А, Билли, это Люси Мастерсон. Знаешь… помнишь, мы говорили о ней. Ну, не важно, познакомься с моим боссом. Я помощница ее ассистента – вон того, что так классно танцует, – и она ткнула пальцем в Джиши, выделывающего сложные па замысловатого танца. – И вот что, Люси. Это Билли Бингэм. Близкий друг Джули Беннет.
Джейн успела уловить особый дух Лос-Анджелеса. Представляя кого-либо, здесь непременно прибегали к выражению вроде: «Мой кузен, очень толковый хирург», или даже: «Мой кузен, знаменитый и очень толковый хирург», или так: «Это Трейси. Ты видел ее на прошлой неделе в «Майами Вайс»?»
Люси протянула руку и слегка шлепнула Билли.
– Еще один мой новый друг от мисс Беннет. Какие же чудесные у нее друзья!
Билли вымученно улыбнулся на комплимент и задумался, почему он невзлюбил Люси Мастерсон с первого взгляда? Потому что она танцевала с Джейн? Вряд ли.
– Ты один из очень близких друзей Джули Беннет?
– Люси! – смущенно одернула ее Джейн.
Но Билли отвернулся от Люси и нежно улыбнулся Джейн.
– Я тебя потерял.