Севастополь
Шрифт:
– Лучше пропусти меня! – тяжело дыша, произнес рыжий. – Давай уйдем вместе – иначе мы все здесь сдохнем!
– Нет, сдохнешь только ты, – мрачно пообещал Зигфрид, продолжая одной рукой крутить кувалду, и с трудом сжимать и разжимать пальцы второй руки, с которых обильно капала кровь.
– Ты не понимаешь! – крикнул Топор. – После запуска Машины этот командный пункт самоуничтожится! Прямо сейчас – понимаешь? Не выберемся на поверхность – нам всем крышка!
– Машина уже запущена – чего теперь-то беспокоиться?
Топор дико вытаращился на Зигфрида и вдруг сник:
– Ладно,
Стал неловко и тяжело подниматься, протягивая Зигфриду клинок:
– На, забери свой меч…
Зигфрид перестал вращать кувалду. Его качнуло – то ли от усталости, то ли от потери крови. Кувалда с глухим стуком упала на цементный пол.
И в тот же момент сникший вроде бы бандит нанес молниеносный удар.
Книжник потом вспоминал, как это произошло, но так и не смог уловить момент, когда клинок, пронесшись над головой мгновенно отклонившегося веста, неуловимо изменил направление – и снес патлатую рыжебородую и рыжеволосую голову. Вроде бы Зигфрид помог состояться этому конфузу, слегка, кончиками пальцев подтолкнув локоть противника. Но в этом уже не было твердой уверенности – слишком уж быстро все произошло.
Отрубленная голова не успела упасть на цемент, как Зигфрид легко выхватил меч из ладони противника – могло показаться, что тот любезно протянул весту его оружие. И лишь после этого, вслед за головой, орошая цемент фонтанчиком крови из среза шеи, грохнулось тяжелое тело.
Зигфрид стряхнул с меча капельки шипящей на горячем металле крови, небрежно сообщив поверженному противнику:
– Говорил же тебе – не порежься!
И, будто устав надрываться, смолкла, наконец, сирена.
Освобожденный Зигфридом семинарист, успев забыть про головную боль, неподвижно смотрел на дотлевающую Машину Судного Дня. Под ней ворочался пьяный Грин – точно в таком же виде, в каком его впервые встретили у входа в «Свалку». Слава стоял рядом с мертвым пультом, осторожно касаясь его и то и дело растерянно оборачиваясь на брата.
– Я не понимаю… – проговорил Слава. – Почему ничего не происходит?
– Чего не происходит? – деревянным голосом спросил Книжник.
– Если Священная Панель повреждена – наступает конец. Конец всего. Ты же слышал, что этот рыжий бормотал перед смертью. Он прав – нас должно уже разнести в клочья. Так гласит предание…
– Я вижу, ты не рад тому, что все еще жив? – поинтересовался Зигфрид.
Он сам себе обрабатывал рану. Та, к счастью, оказалась неопасной, но от заражения крови никто не застрахован.
– Рад, конечно, но… – Слава запнулся, не решаясь сказать того, что перечеркнуло бы весь смысл жизни его древнего рода.
– Ты хочешь сказать, что Машина Судного Дня не действует, и вы зря двести лет изо дня в день совершали свой ритуал? – безжалостно сказал Зигфрид.
– Не может быть, – тихо сказал Олег. – То, что она все еще откликается… Точнее, откликалась на прикосновение человека, говорит о том, что она в порядке. Ты же сам видел! – он умоляюще поглядел на Книжника, словно только от него мог ждать поддержки в своей гаснущей вере.
– Я все видел, – подтвердил Книжник.
– Так почему не произошло катастрофы? –
– Думаю, мы бы узнали, – тихо сказал Книжник. – Слышали про Царь-Бомбу?
– Нет.
– Давно, еще задолго до Последней Войны, ее взорвали где-то на Новой Земле. Это далеко очень, на севере. Это был всего лишь испытательный взрыв, но взрывная волна три раза обогнула Землю.
– Так почему такая тишина вокруг?
– Знаете, что я думаю? – произнес Книжник.
– Что? – с надеждой спросил Слава. Это была странная, даже безумная надежда – как будто на то, что долгожданный конец света все еще должен состояться.
– Судного Дня не будет. Просто потому что Машина так до сих пор и не запущена.
– Вышла из строя?
– Она же не может выйти из строя. Это означает…
– Да, да – это означает автоматический старт ракет и взрыв всего ядерного арсенала! Но что тогда?
– Что ваш род не единственный, кто все это время хранит нашу маленькую планету.
– Ты хочешь сказать…
– Есть кто-то еще, – убежденно сказал Книжник. – Тот, кто каждый день совершает точно такой же ритуал. Или не ритуал – может, он сознательно жмет свою кнопку или прикладывает руку к такой вот панели. Но он или они есть. Обязательно есть.
– И где же они могут быть?
– Не знаю. Где угодно. Страна у нас огромная. Есть, где искать.
Они молча смотрели друг на друга, потрясенные открывшимися перед ними перспективами. И каждый из них мысленно пожелал этому неизвестному – или неизвестным – как можно дольше оставаться живым. В такой момент понимаешь, насколько важна жизнь каждого отдельного человека.
– Что ж, – сказал Книжник Славе. – По крайней мере, теперь вы не привязаны к этой пещере. И не нужно каждый день идти сюда под страхом смерти.
– Не нужно… – странным голосом повторил Слава. В глазах его была растерянность. – Но что же тогда? В чем смысл?
Он запнулся, пронзительно поглядел в глаза Книжнику.
Это был хороший вопрос.
В чем смысл, если цель своей жизни ты видел в спасении мира, но мир больше не нуждается в тебе?
Вопрос, ответу на который можно посвятить оставшуюся жизнь.
Главное, не уставать помнить, что она у тебя есть – твоя единственная и неповторимая.
Твоя жизнь.
Эпилог
Надстройка крейсера высилась из воды, как черный обелиск. Будто могучий корабль, ставший памятником самому себе, хотел донести до людей будущего нечто очень важное. Книжнику казалось, он знает, что это. И он ощущал себя посредником между древними защитниками города и теми, кто обитал в нем сегодня.
Казалось бы, что может знать он, чужак, явившийся сюда с далекого севера? Но как бы не так – он не чувствовал себя здесь чужаком. Всей кожей, всем своим существом он чувствовал сопричастность этим людям. Чем отличались жители тех же Камышей от обитателей Кремля? Да ничем. Они были такими же и так же любили жизнь. Как и воины двух враждующих крепостей – тех, чей боевой дух был сродни духу кремлевских ратников.