Севастопольская хроника (Часть 2)
Шрифт:
В 1947 году Ворков поступает в Военно-морскую академию. Блестяще заканчивает ее – и на Черное море.
Менялись должности, моря – такова уж судьба военного моряка. Но это его судьба, а для жены? Сплошное горемыканье: только обжила квартиру, только в дом пришли уют, тепло – бросай все и собирай чемоданы.
Черное море… Балтика… Белое море… Каспий…
Корабли, выплававшие свой срок, становятся на прикол.
И людей в конце концов ожидает то же: приходит время – все моря исхожены, все сроки выплаваны, начинает сердце «барахлить», берет моряк свой вещмешок, или, как говорили в старину на торговом флоте, «ослиный завтрак», – и на берег.
Сергей Степанович «бросил якорь» в Ленинграде: командовал, преподавал, руководил, занимался научной работой и успешно защитил кандидатскую диссертацию.
Между прочим, к научной деятельности он стремился всю жизнь. Сферой его поисков и интересов была механика.
Влечение было наследственное – прадед Пармен Ворков работал механиком на писчебумажной фабрике, у купца Сумкина, в Великоустюжском уезде. Причем механиком был первостатейным! Около машин как возле живых организмов ходил: разговаривал с ними, ощупкой и глазами распознавал все дефекты. Человек, не знавший механика, попав в машинное отделение и заслышав его «разговор» с машинами, подолгу искал его собеседника, пока не догадывался, в чем дело.
Крепкий старик, работящий до самозабвения, Пармен не пил вина и не курил. Была у него страсть – баня: парился до тех пор, пока не становился красный, как морковь. В баню и из бани – в лаптях на босу ногу, в длинной исподней рубахе, а сверху – внакидку шуба.
Была еще страсть: в престольные праздники поить водкой… попов. Современная молодежь, конечно, не знает этого, а люди старые помнят, что попы сельских приходов по большим церковным праздникам по дальним местам прихода хаживали, службу служили, дань натурой собирали. Особенно в дни Пасхи – по нескольку сотен яиц, груды хлебов печеных, масла чухонского, крынки со сметаной приволакивали.
Прадед Пармен в Бога не верил и слуг его за жадность и обжорство не уважал – усадит попа за стол и ну накачивать.
Попик рад щедрому дару – пьет торопливо, почти не закусывает, а как выйдет из-за стола, и бряк наземь.
Мучается попик – и так, и эдак переваливается, а самостийно встать не может. Пармен подымет его, чуть подержит за подмышки, а потом отпустит, и поп, как сноп, опять шумно приземляется. А Пармену забава – хохочет. Потом все же подымет слугу господнего, приведет в чувство и вышлет из дому…
Между прочим, Пармен Борков был совершенно неграмотен, но от природы наделен пронзительным умом и потрясающей памятью.
В платежной ведомости – четыре креста ставил. А когда был недоволен – пять.
Купеческие наушники тут же бежали к Сумкину докладывать о том, что главный механик изволил пять крестов в ведомости поставить.
Любил Пармен «чаи гонять». Придет из бани, шубу долой, полотенце на шею и за ведерный самовар. Но самовар любил «разговорчивый» – за тихий не садился. Полсамовара через себя потом перекачает – ив постель. Ото всех хворостей лечился баней, чаем да травами. До самой смерти к врачам не обращался.
Умирал в полной памяти и сознании. Умирал час в час и день в день как и родился – девяноста лет от роду.
Перед тем как отойти, позвал сыновей и сказал: «Ну вот, сыновья, повеселился я на славу, а больше мне делать тут нечего… Похороните по-христиански, а креста на могиле не ставьте. И попа ко мне не допущайте. Лишнее это… Сумкину-хозяину скажите, чтоб не забижал вас…»
Отец Воркова Степан – солдат старой армии, в войну четырнадцатого года за храбрость и боевые отличия был награжден четырежды Георгиевским крестом и произведен как Георгиевский кавалер полного банта в подпрапорщики. А затем получил еще и офицерский крест и стал штабс-капитаном. В 1915 году, раненный, в бессознательном состоянии, попал к немцам в плен.
Четыре раза бегал из плена. Два раза после поимки стоял под расстрелом. Один раз был подвешен за ноги.
Возвратясь из плена, вступил в Красную Армию, воевал с белыми и антоновскими бандами.
В 1919 году отвоевался Георгиевский кавалер – демобилизовался, и в Каширу, где беженцами жили жена и двое сыновей.
Жена в тифу лежала, а сыновья ходили по селам, кусочки собирали. Огорчился отец – и жену нельзя оставить, и с детьми неизвестно что.
Нашлись люди, посоветовали остаться, выходить жену, а за это время, глядишь, и дети вернутся.
Так оно и случилось, как люди добрые посоветовали: вернулись дети, худые, оборванные, а глазенки сияют – матери хлеба насбирали.
От Каширы до Великого Устюга не так уже далеко, а по нынешним временам совсем не расстояние. А тогда, в восемнадцатом, ехали-ехали, уж и насмотрелись ребята на северную Россию!
Великий Устюг стоит на выдающемся месте, при слиянии красавицы Сухоны с Югом. А реки эти знамениты тем, что из их слияния родилась Северная Двина.
А как же красив Великий Устюг!
Но они там не застряли, хотя сыновьям ох как хотелось! Поехали в уезд, где на писчебумажной фабрике Сумкина прадед механиком работал. Отец тоже поступил на эту фабрику.
Вот тут-то началась биография будущего адмирала Сергея Воркова.
После средней школы он поступил в техникум водного транспорта.
Учился с жадностью, словно бы изголодался по знаниям.
На практике – кочегаром (на пароходе) и масленщиком (на землесосе) – работал с азартом. Кончил техникум в 1931 году по первому разряду и с дипломом теплотехника поехал в Большеземельскую тундру – на Печору.
Местечко, куда он приехал, называлось Щелья-юр, и раскинулось оно на берегу Печоры, недалеко от впадения в нее речки Ижмы.
Тут был большой затон. В нем и осел молодой специалист.
Село небольшое, вскоре многих уже знал, а в местной больнице приметил фельдшерицу Анастасию Козакову. Ворковы – мужчины решительные и устремленные. Женился – вдвоем на Севере как-то веселее.
Тридцать семь лет тому назад Дворцов бракосочетания не было. И специальных магазинов для новобрачных не было. Не летали туда и самолеты Туполева и Ильюшина; свадьба была сухая, скромная, на столе ни одной бутылки вина…