Севастопольская хроника
Шрифт:
Поляну сильно замело, и машина, сбиваясь с наезженной дороги, буксует. Нашу черную машину засекает вражеский самолет-разведчик, и начинают падать снаряды. Мы выходим из «эмочки», выталкиваем ее из глубокого, низкого снега на твердое полотно дороги, а сами в быстро наступивших сумерках, спотыкаясь и утопая в рыхлом снегу, идем вперед, к селу.
Первое, что мы услышали, очутившись на улице Белого Раста, плач. Несчастья бывают разные, и плач по ним тоже разный. Но когда падает на тебя все сразу… Даже человек со стальными нервами и тот не прошел бы мимо того, что открылось глазам. Обгорелые печные трубы, торчащие над грудой
Она лежит на пороге собственного дома. Мы еще не знаем, что ее зовут Арина Феоктистова, и не знаем, как зовут ее детей, сидящих возле холодного тела матери с опухшими от слез глазами. Ее убили только за то, что муж в Красной Армии.
На другой стороне улицы еще труп женщины. Потом, позже, мы узнаем, что эту убили за то, что она не могла ответить немцу на его вопрос, так как не знала немецкого.
В каждом доме либо слезы, либо убийственная немота.
…Перед занятием гитлеровцами Белого Раста жители села снесли в церковь все свое добро, которое не могли взять с собой в лес: зерно, посуду, одежду, швейные машины. Гулко раздаются шаги в пустом храме: алтарь разбит, на полу нагажено, около престола валяются на полу требники, разбитые иконы, на одной из церковных книг отпечаток гвоздей фашистского сапога.
Мы остались на ночь в Белом Расте. Здесь второй эшелон бригады, штаб и политотдел. Командир бригады полковник Чистяков с первым эшелоном штурмует село Никольское.
Спали на полу, вповалку, как пальцы в варежке, головами к стене, за которой всю ночь падали мины, они трясли дом, как черт душу грешника.
Окна зашиты фанерой. Сплющенная гильза давала слабый свет. Огонь трещал. Писать трудно.
Долго не могли уснуть. Рядом со мной с одной стороны лежал Гриша Нилов, с другой – инструктор политотдела. Он охотно отвечал на наши вопросы.
64-я бригада была сформирована из моряков Тихоокеанского флота. Под Москву моряки прибыли в ноябре и с поезда прямо на фронт, где и вступили в бой против большой группы фашистских парашютистов, выброшенных гитлеровским командованием в районе канала Москва – Волга и Северной железной дороги. Моряки взяли парашютистов в кольцо – ни один из них не ушел живым. После этого бригада была переброшена в Марфино. Здесь и велась подготовка к будущим боям на Белый Раст. Брать то крупное село было не просто – оно стояло на выгодном месте между Рогачевским и Дмитровским шоссе, гитлеровцы превратили его в опорный пункт.
Полковник Чистяков учил храбрых до безумства моряков азам пехотного боя: окапываться, строить ложементы и окопы; в атаку в рост не ходить, не распахивать бушлаты, строго применяться к местности, прежде времени не обнаруживать себя.
Перед боями за Белый Раст бригада стояла в густом ельнике, краснофлотцы вырубили в мерзлой земле земляночки, поставили железные печурки, возвели нары.
Не сразу и нелегко покорились они железным законам пехотного боя – сердце горело, хотелось скорей, без этих пехотных штучек, а как в фильме «Мы из Кронштадта», не прячась, а прямо во весь рост, грудь нараспашку, с криком «Полундра!» – вперед на заклятого врага.
Горячие натуры ворчали: «Скоро ли в бой?!»
В свободные от строевых занятий часы моряки, сидя у жарких печей, вспоминали
– Вер ист да?
Его сняли без шума и пошли дальше в глубь села. Добрались до танков и тут неосторожным движением выдали себя, поднялась стрельба. Моряки отошли и заняли на краю села дом с кирпичным цоколем. Держались в нем, как в крепости, весь день до наступления темноты, отбили несколько атак. Вернулись в бригаду ночью с подробными сведениями о силах, расквартированных в Белом Расте.
Наутро в стан фашистов ворвался наш танк с десантниками, операция прошла бы великолепно, если б при отходе десантники не попали под сильный огонь.
7 декабря моряки взяли в клещи Белый Раст. Бой развернулся ожесточенный, под вечер село было взято. В руки победителей попало несколько исправных танков и бронемашин, брошенных танкистами 3-й танковой группы генерала фон Готта.
Передовые отряды во главе с полковником, не задерживаясь, следуя буквально по пятам врага, с ходу завязали бой за Никольское и стремительным ударом захватили, прибавив к прежним трофеям еще два тяжелых и три средних танка, четыре бронемашины и две противотанковые пушки.
И в Никольском полковник Чистяков не дал отдыха своим орлам, а тут же в ночь завязал бои за Дмитровку и Ддино.
Штаб армии поставил перед моряками задачу – спихнуть фашистов с Рогачевского шоссе и выйти на Ленинградское, к Солнечногорску, загнать гитлеровцев в снега. Загнать и истребить!
По приказанию полковника Чистякова погорельцам, сиротам и красноармейским вдовам Белого Раста выдана мука. Сегодня из труб уцелевших домов курчавится сизый дымок и над селом стелется запах печеного хлеба. Во дворах появился скот, и, когда затихал бой, слышалось мычанье буренок и блеянье овец – животные вернулись вместе со своими хозяевами из леса, где прятались, пока в селе стояли немцы.
Конечно, горе не скоро забывается, но жизнь не стоит на месте: с утра жители села и моряки предали земле убитых, потом был митинг.
После митинга я остановил у подбитого немецкого танка краснофлотца – мне захотелось сделать снимок. Моряк спросил, как ему и где встать. Я показал. Он спросил, что должен изобразить. Я сказал – ничего. Краснофлотец дернул плечом:
– А что, если я встану вот так? – Он выхватил из ножен отточенный нож, лезвие блеснуло, уперся его острием в неподатливое тело танка и сказал: – Вот так! И буду уделять ему внимание. Как, подойдет?
– Подойдет, – ответил я.
Когда сфотографировал, он спросил:
– Товарищ политрук, имею к вам вопрос. Разрешите?
Я кивнул.
– Скажите, почему у нас так получилось, что этот людоед Гитлер под Москвой очутился? Как же – «ни пяди…»? А? Что, у нас превосходство, что ли, плохое?
– Было плохое, – сказал я, – а теперь сами видите. Гоним! И дальше будем гнать! Да как еще! Сейчас только начало!
Совещание командиров батальонов проводил помощник командира бригады полковник Кузмин. Печечка из непромазанных кирпичей дымила так, что нечем дышать. Уму непостижимо, как это у полковника Кузмина хватило смелости еще и курить при этом!