Севастопольская хроника
Шрифт:
Недалеко от Николаевки есть еще деревни – Ивановка и Михайловское. И там побывали Заика и Муляр. На следующий день к месту строительства батареи пришли все, кто мог держать в руках лопату, кирку и тачку. Пришли даже матери с грудными детьми, старики, опиравшиеся на бадики, и конечно же мальчишки.
Среди колхозников Николаевки оказалась и заведующая николаевским медпунктом Валентина Герасимовна Хохлова. Она была хороша собой, молода, сильна и очень деятельна. Хохлова только-только окончила Феодосийский медицинский техникум и получила направление в Николаевку.
Хохлова сразу приглянулась командиру батареи. Да и он ей тоже.
Казалось, до романов ли тут, когда лейтенант почти круглые сутки на ногах. Но как справедливо заметил Александр Пушкин: «Есть время для любви, для мудрости другое!»
Они потянулись Друг к Другу с той безотчетной и почти бездумной страстью, которая презирает все: молву, неудобства, последствия и даже угрозу смерти…
Когда батарея была готова, Валя Хохлова переехала к мужу на батарею.
Увы! Их медовый месяц был переполнен не сладостью семейного счастья, а горечью смертельной опасности.
Даже в августе 1941 года никто не мог предположить, что артиллеристам 54-й батареи придется не по морю палить, а останавливать специализированную моторизованную фашистскую бригаду, двигавшуюся впереди армейского стрелкового корпуса к Севастополю.
Начатая строительством, во время войны 54-я готовилась для отражения именно морского десанта!
Пятьдесят четвертая просуществовала не многим более двух недель и пала в неравном, смертельном бою, так и не выпустив в сторону моря ни одного снаряда…
…Двадцать девятого октября к вечеру в косом, мелком, секущем дожде один из секретов 54-й батареи, высланный для наблюдений в северном направлении, обнаружил вражеского разведчика на мотоцикле и задержал его.
На допросе немец держался нагло – он был пьян, на вопросы не отвечал.
Лейтенант Заика приказал выстроить артиллеристов и показать им гитлеровца. Тот держал себя еще наглее, чем в землянке командира: куражился, коверкал русские слова, размахивал руками.
Заика попросил комиссара показать краснофлотцам, что в карманах у него, и, когда тот вынул из отдувшихся карманов фашиста золотые кольца, часы, а затем фотографии виселиц, на которых висели русские, строй слегка дрогнул, и было видно, как десятки рук сжались в кулаки, как заиграли желваки на лицах. Только дисциплина удержала моряков от самосуда!
Комиссар поднял руку.
– Товарищи! – начал он. – Разве это солдат? Это – дикарь. Да что там – хуже!.. Он пришел к нам как завоеватель. Ему нужна наша земля и наши богатства. Богатства он уже успел награбить, а земля… может быть, дадим ее? Как вы?
– Дадим! – ответили артиллеристы.
То ли понял гитлеровец, что произойдет с ним, то ли ему был страшен вид моряков, он вдруг протрезвел и стал жалким.
Через несколько минут по решению всей батареи гитлеровец был расстрелян перед строем как мародер и палач.
В ночь на 30 октября лейтенант Яковлев, посланный на грузовой машине в разведку, обнаружил севернее города Саки передовые отряды 54-го немецкого армейского корпуса. Лейтенант тотчас примчался на батарею.
А уже днем гитлеровцы заняли Саки. Не встречая сопротивления, они двинулись дальше, к Севастополю. Их путь лежал мимо батареи лейтенанта Заики. Получив сообщение разведки, командир и комиссар созвали артиллеристов. Митинг был коротким.
– Только что враг занял Саки, – сказал Заика, – и двигается сюда. Как только корректировочный пост обнаружит противника, мы откроем огонь. Мы с вами стоим на пути к Севастополю. Стоим первыми и будем стоять, пока не выполним своего долга.
Не длиннее была и речь комиссара:
– У нас – четыре пушки. У нас – вы, славные моряки! Не посрамим же чести и боевой славы русского народа!
Стоять до конца! Драться до последней капли крови!
Об этом говорили все. Говорили кратко, моторизованные части противника могли с минуты на минуту появиться в зоне действия батареи.
Заика и Муляр обошли боевые посты и затем пригласили на командный пункт жен военнослужащих: Анну Портала, Евгению Заруцкую и Валентину Заику. Им было предложено в связи с изменением обстановки – приближением противника – эвакуироваться в Севастополь.
То ли по пути на командный пункт они сговорились, то ли безо всякого сговора, но все наотрез отказались покидать батарею.
Валентина Заика, глядя в глаза мужу, сказала:
– Никуда я не поеду, Ваня! Нашу судьбу разделим вместе – что тебе, то и мне! Здесь я принесу больше пользы.
В половине пятого с корректировочного поста поступило донесение о том, что севернее деревни Ивановки на юг движется крупная моторизованная колонна. Заика тут же позвонил в штаб дивизиона.
В ожидании, когда командир дивизиона капитан Радовский возьмет телефонную трубку, Заика подумал: «Вот и для меня наступил момент, когда надо на деле показать, чего я стою, – до сих пор были учебные стрельбы, а теперь первая боевая… Не оплошать бы!.. А почему должен оплошать? Дело свое знаю, материальная часть отлажена, как часы… А личный состав – надо еще поискать таких орлов!»
…А ведь было время, когда он завидовал артиллеристам береговых батарей, расположенных под Одессой, – думал, что война сюда не дойдет.
Батарею-то он построит, а в деле она так и не побывает. Да разве он один так думал? Многие думали, что война скоро кончится…
Капитан Радовский выслушал доклад Заики и дал «добро» на открытие огня.
Я спросил Заику, что он чувствовал тогда, в момент подачи первой боевой команды об открытии огня по противнику. Иван Иванович пожал плечами – он не помнит. Но отчетливо помнится, что у него вспотели руки и что команду подал чуть громче, чем надо.