Севастопольская страда (Часть 1)
Шрифт:
– Ничего не поняла! Почему "ветеринара"?
– Варя подняла тоненькие бровки.
– То-то и дело! Кое-кто за столом тоже не поняли и подсказывать пустились: "Ветерана!.. Ветерана!" Но наш Кирьяков еще отчетливее: "Ве-те-ри-на-ра!" - и сел. И сам же первый свой бокал выпил. А другие уж после догадались, что метил он совсем не в старца Бибикова, а в самого светлейшего, который и участник Бородинского боя, и ветеринар по диплому, и, по мнению Кирьякова, лишен зрения... Хотя ведь вот же Елизавету Михайловну разглядел, - значит, это просто клевета оскорбленного генеральского самолюбия.
– Мне можно рассказать это Елизавете Михайловне?
– рассмеявшись, опросила Варя.
– Зачем же? Тем более что она это, наверное, и сама знает. Что-что, а такие вещи очень живо расходятся: на них большой спрос.
Маленькую Олю, которая застенчиво и врастяжку называла его теперь "солдатом", очевидно, вкладывая в это слово самое растяжимое значение, от немного как будто снисходительного до вполне почтительного, как к своему защитнику от каких-то несчастий, которых все кругом нее ждали, Дебу тоже спрашивал:
– Ну, а ты как? Тебе не страшно?
И беловолосая Оля, оглядываясь на сестру и приближая пухлые нетвердо еще очерченные губы к самому его уху, шептала доверчиво:
– Страшно!.. Очень бывает страшно!..
И от этого доверчивого детского шепота на ухо самому Дебу становилось страшно, что вот домчится сюда неприятельская бомба, и тут он вздрагивал, как от сильнейшего холодного ветра, резким движением головы отбрасывал то, что пыталось навязать воображение, отечески целовал ребенка в завиток волос на виске и бормотал:
– Ничего, ничего... Еще успеете уехать, пока подойдет самое страшное.
Команду юнкеров флота, которой ведал лейтенант Стеценко, уже распустили по приказу Корнилова, и Виктор Зарубин жил теперь дома, а не на корабле, но все его мысли были там, на рейде и фортах, охраняющих рейд.
Плечистый и плотный для своих пятнадцати лет, с открытым и упругим лицом, с привычкой самоуверенно вскидывать голову, когда он что-нибудь утверждал, и с тонкими и высокими, как у старшей сестры, бровями, Виктор подробно рассказывал Дебу, куда должны будут палить при ночном штурме какие суда:
– Пароходы "Крым", "Эльбрус" и "Владимир" будут громить Ушакову балку, а "Бессарабия", "Громоносец", "Одесса" - эти будут бить по той балке, какая идет мимо кладбища к Карантинной бухте... Ведь важны, конечно, балки... В балки они и напрутся, конечно, ночью, а тут их как раз и огреют как следует!
– Без порядочной бомбардировки они не пойдут на штурм, - замечал, любуясь им, Дебу.
– А что же такое бомбардировка? Они откроют, и мы откроем, - и прикроем!.. Они наткнутся, вот вы увидите!
И так лихо подбрасывал при этом голову пятнадцатилетний, что Дебу даже переставал замечать, как несколько смешно ломается у него голос.
– По нашим судам, должно быть, будут они калеными ядрами бить, чтобы вызвать пожары, - сказал он, но Виктор отозвался живо:
– Велика штука! Тоже невидаль - каленые ядра!.. Везде на судах стоят бочки с водою и шланги: чуть что, сейчас же зальют. А над крюйт-камерами мокрые паруса навалены... Наконец, если даже, допустим, загорелось какое судно, так что потушить нельзя, - потопят его, только и всего!.. Пожар, конечно, опасен, потому что крюйт-камера может взорваться, - так разве же моряки до этого допустят!
– Я думаю, что и неприятельский флот праздным свидетелем не останется, - заметил Дебу.
– А флот у них силен.
– Ого! Пускай-ка, пускай их флот сунется к нашим фортам - ему пропишут ижицу!.. У нас только один Константиновский слабоват, ну, это уж девятого числа натворили в суматохе: посбрасывали бомбические орудия в море!
– Я что-то такое слышал, да не верил, признаться. Неужели правда? удивился Дебу.
– Конечно, правда!.. Тогда много кое-чего натворили. Что же, когда приказ был - ничего не оставлять неприятелю! "Ростислава" чуть не утопили, - насилу потом откачали воду.
– Как же так с Константиновским фортом? Должны же новые орудия поставить!
– забеспокоился Дебу.
– Конечно, должны... Может, и поставили уже теперь. Форта без орудий не оставят. Корнилов и Нахимов не таковские!
И после этих весьма убежденных слов лихо вскидывается голова. Унтер-офицер Дебу видел, что перед ним настоящая военная косточка, которая ждет не дождется бомбардировки и штурма, и, уходя, он негодовал на "ветеринара", которому вверена забота о людях в явно уже для всех осажденном городе и который не догадается приказать просто выслать из него всех женщин, детей, инвалидов и таких воинственных подростков, как Витя Зарубин.
V
Расположив армию на Бельбекских высотах, Меншиков сказал своим адъютантам:
– Устраивайтесь здесь по-домашнему, господа. Нам здесь над флангом союзников придется висеть, кажется, долгонько. По крайней мере до тех пор, пока не подойдет двенадцатая дивизия. Скорого штурма я не ожидаю и вам не советую ждать.
И адъютанты принялись устраиваться.
Была выкопана канава, идущая прямоугольником. В канаву, если сесть на ее борт, можно было опустить ноги, а землю в середине принять за стол.
Адъютанты - их было человек пятнадцать - деятельно принялись натягивать над этим сооружением навес из хвороста и полотнищ палаток. Получалась обширная столовая - она же и главный штаб армии, - закурлыкал неугасимый ведерный самовар посредине прямоугольника на земле, наконец подвезли и установили столы для письменных работ и застрочили бойкие адъютантские перья.
Для самого Меншикова, как и для командира корпуса князя Петра Горчакова, который на бивуаке под Бахчисараем помещался под навесом кустов со связанными верхушками, натянули палатки. Начали даже думать о крупной разведке в сторону неприятельского лагеря, готовя для этого гусарские полки и бригаду пехоты.