Севастопольский бронепоезд
Шрифт:
В конце января 1944 года выдержали тяжелый бой у деревни Альбинск. Подтянув войска, гитлеровцы пытались нас здесь окружить. Мы лежали в цепи на опушке леса, недалеко околицы деревни, и отбивали атаку за атакой. Был момент, когда одна из рот не выдержала и подалась назад. На рубеже остались только пулеметчики. Я поздно заметил, что несколько фашистов подползли совсем близко к Тараховичу. Над его окопчиком взметнулось облако снега от взрывов гранат. Сжалось сердце: пропал Ваня! Забыв обо всем, бросаюсь к нему. И вижу: лежит он, опорошенный снегом, и возится с пулеметом. Рядом аккуратно уложены гранаты, время от времени он швыряет их в гитлеровцев. А потом опять за работу.
—
— Заглушило патронник.
Шомполом пытается выбить застрявшую гильзу. Помогаю ему, и вместе начинаем стрелять по фашистам. Но у обоих скоро последние диски опустели. Остаются гранаты — по три штуки на брата. Бросаем их. А дальше? Плоховато пришлось бы нам, но в это время за нашими спинами послышался громовой голос парторга Пинчука, подхваченный десятками глоток:
— Ура! Вперед, хлопцы!
Немцы откатились. Окружить нас им не удалось, но лагерь после этого боя мы вынуждены были перенести.
Постоянное внимание партизан привлекала «Варшавка» — так прозвали асфальтированную автотрассу Варшава — Москва. Фашисты охраняли ее зорко, и все-таки над дорогой часто гремели взрывы. Сначала мы ставили мины по ночам — удобнее и безопаснее. Но гитлеровцы придумали варварский способ разминирования — утром выгоняли на дорогу толпы жителей. Заложенные нами ночью «гостинцы» могли погубить десятки невинных людей. Теперь диверсии на дороге мы стали проводить только днем, причем командование строго-настрого приказало после убирать все несработавшие мины.
В очередную вылазку к автостраде нас повел командир роты Пархоменко. Своими глазами увидели страшную картину: пятьдесят полураздетых женщин с детьми и стариков, выстроившись шеренгами во всю ширину дороги, брели, дрожа от холода и страха. Их подгоняли, держась на почтительном расстоянии, гитлеровцы и полицаи. Мы проводили взглядом толпу несчастных. Выручить их не могли — сил было мало, да и задание у нас другое.
По дороге прошло несколько машин. Пархоменко, наблюдая с пригорка, пропустил их: выбирал более существенную цель. Но вот он подал знак. Выбегаем на заснеженный асфальт, укладываем плоские белые коробки и присыпаем их снегом. Только успели уйти в укрытия, показались грузовики. Мы еще не видели таких громадин. Такие тяжелые, что земля загудела. За ними катит легковая машина. Не отрываем глаз от еле заметных снежных бугорков: надо увидеть, какие мины взорвутся. Первым подорвался концевой грузовик, потом подпрыгнула и головная машина. Остальные стали разворачиваться. Мы открыли по ним огонь. Шоферы повыскакивали из кабин, их косят наши пулеметные очереди. Потерявшая управление легковая машина валится под откос. Грузовики запылали — они везли бочки с авиационным бензином. Несколько партизан подбежали к опрокинувшемуся «оппелю». Там лежали два убитых офицера. Забираем у них документы, а в машину бросаем гранату. Наблюдатель с пригорка закричал:
— Бронемашина идет!
Отходим в лес. Спустя часа полтора слышим еще два взрыва. После оказалось, что на наши мины налетели бронемашина и бензозаправщик. Значит, все наши «гостинцы» сработали, и на дорогу можно не возвращаться.
Хочется привести результаты работы наших партизан всего за один день.
Группа Захаринского уничтожила на дороге Катка — Поречье две автомашины и взорвала два деревянных моста. Другая группа, которую возглавил сам Юневич, разбила грузовую автомашину и захватила шесть подвод с сеном. Вечером того же дня Бобровник и его разведчики захватили три подводы и легковую машину. Группа Пинчука отбила у карателей около сотни человек, которых гитлеровцы угоняли в Германию, и, кроме того, захватила две подводы с продовольствием. Игуменов свалил в кювет машину с немецкими солдатами и офицерами. Добыча Пархоменко — легковая машина. В ней погибли пять офицеров и были захвачены ценные документы. Тисленко под Глусском отбил у полицаев две подводы с продовольствием и десять коров.
Повторяю, это сделал один наш отряд за обычный боевой день. А таких отрядов в Белоруссии было много. Действительно горела земля под ногами захватчиков.
До конца марта наш отряд действовал на дорогах, срывая вражеские перевозки. Оккупанты не успевали восстанавливать взорванные нами мосты. Полетело под откос несколько железнодорожных составов с грузами и пополнением для фронта.
Уже таял снег. Набухли почки на деревьях. Радовались мы солнцу. Скоро опять зазеленеет лес — наша надежная защита.
Большая земля регулярно присылает к нам самолеты со всем необходимым. Теперь боеприпасы у нас в избытке, спешим этим воспользоваться. Десятки боевых групп уходят из лагеря на различные задания: взрывать дороги и мосты, громить мелкие вражеские гарнизоны.
Понемногу налаживается дело с питанием. У нас теперь свой аэродром, на котором принимаем самолеты почти без помех. Раненые, требующие серьезного лечения, отправляются по воздуху на Большую землю.
Мы с друзьями редко бываем в лагере. Только выполним одно задание, получаем другое. В конце апреля наша группа под командованием комиссара Захаринского побывала у деревни Холопиничи, где размещался большой немецкий гарнизон. Иван Тарахович и Николай Зеленков заминировали мост возле самой околицы. На минах подорвалась легковая машина, в которой, как потом выяснилось, ехали представитель ставки Гитлера и с ним три старших чина немецкой армии. Никто из них не спасся.
По дороге в лагерь нам встретились жители деревни Дуброво. Сообщили, что у них зверствуют полицаи. Забрали последнее, а многих людей угнали куда-то. В деревне полицаи схватили шестерых партизан из отряда Полонейчика. Пятерых здесь же казнили. Вырезали на спинах звезды и посыпали солью, приговаривая:
— Вы в лесу живете без соли, так вот мы попотчуем.
(Мы действительно бедствовали без соли. Сначала ее добывали из минеральных удобрений, сохранившихся в колхозах, но гитлеровцы, узнав об этом, уничтожили все запасы удобрений.)
Потом изверги выкололи своим жертвам глаза, отрезали носы и уши и наконец пристрелили. Одного из партизан оставили в живых и увезли с собой.
— Давно уехали? — спросил комиссар.
— Да только что. Наверное, сейчас на греблю выедут.
— Много их?
— С полсотни.
Задумался Илья Ильич. Нас всего двадцать пять. Но вооружение группы приличное: три пулемета; пятнадцать автоматов. У остальных карабины и гранаты.
— Пошли! — решил комиссар.
Ускоренным маршем двинулись мы к гребле. Здесь расположились в засаде. Десять человек залегли на опушке леса возле самой дороги, пять — на просеке, остальные — в березняке перед болотами.
Ничего не подозревая, полицаи приближались к засаде. Десять конников впереди, за ними пять груженых подвод, затем человек пятьдесят пленных крестьян. Колонну замыкали сорок пеших полицаев и четыре немца.
— Смерть предателям и изменникам! — крикнул комиссар, выбежав из кустов, и в упор начал косить полицаев длинными очередями автомата. По примеру Ильи Ильича мы тоже выскочили из укрытия и открыли огонь. Кони шарахнулись в сторону. Полицаи не успели даже снять со спины оружие. Бросились к просеке. Там по ним ударили пулеметы. Спасаясь от пуль, полицаи и гитлеровцы побежали в болото. Лошади захлебывались в жидкой трясине. Дико ревели полицейские, тонущие в болоте вместе с лошадьми.