Север и Юг
Шрифт:
Потом Эдит вернулась, вся светясь от удовольствия, робко и одновременно гордо ведя за собой высокого красивого капитана.
Его брат пожал ему руку, а миссис Шоу поприветствовала его в своей мягкой, радушной манере, однако в ее голосе проскальзывали печальные и даже жалобные нотки - следствие долгой привычки видеть себя жертвой неподходящего брака. Но теперь, когда генерал скончался, у нее была неплохая жизнь, хотя и не без тревог и сожалений. В последнее время миссис Шоу стала опасаться за свое здоровье. У нее появлялся легкий нервный кашель, когда она думала об этом. И некоторые услужливые доктора советовали ей то, о чем она мечтала - провести зиму в Италии. Миссис Шоу, как и большинство людей, временами испытывала сильные желания. Но она никогда не любила что-то делать открыто, согласно своей воле и удовольствию. Она предпочитала поступать по требованию и желанию других и потворствовала себе в этом. Миссис Шоу постоянно убеждала себя, что подчиняется жесткой внешней необходимости, и тогда она могла грустить и жаловаться, хотя каждый раз она делала то, что ей нравилось.
Она начала со вздохом рассказывать о своем вынужденном путешествии капитану Ленноксу. Тот из чувства долга соглашался
Мистер Генри Леннокс стоял, прислонившись к камину, забавляясь семейной сценой. Он был очень похож на своего брата, хотя и был единственным некрасивым членом этой необыкновенно красивой семьи. Но его лицо было умным, проницательным и живым. Время от времени Маргарет размышляла, о чем он думает, пока молчит и наблюдает с немного саркастичным интересом за всем, что делают она и Эдит. Впрочем, сарказм был вызван разговором миссис Шоу с его братом, и не относился к девушкам. Напротив, он думал, что приятно видеть двух кузин, занятых сервировкой стола. Эдит предпочла все сделать сама. Она была в хорошем настроении и радовалась, показывая своему жениху, как хорошо она сможет справиться с ролью солдатской жены. Обнаружив, что вода в чайнике остыла, она приказала принести с кухни большой чайник. Эдит приняла его в дверях и пыталась нести, но ей было очень тяжело. Она вошла, отдуваясь, с черным пятном на муслиновом платье и с отметиной от ручки чайника на маленькой белой руке, которую она показала капитану Ленноксу, словно раненный ребенок, и конечно, за этим последовало обычное для такого случая утешение. Маргарет быстро разожгла спиртовку, которая оказалась очень эффективной здесь, но не в кочевом лагере, где Эдит готовилась провести свою замужнюю жизнь.
После этого вечера снова было много суеты, и она закончилась лишь со свадьбой.
Глава II
Розы и шипы
«Сквозь мягкий зеленый свет деревьев,
По ковру мха, где твое детство прошло;
К твоему дому, откуда ты
Впервые взглянул с любовью в летнее небо»
Миссис Химанс
Маргарет возвращалась домой с отцом, который приезжал в Лондон на свадьбу. Ее мать осталась дома по многим причинам, но только мистер Хейл знал истинную. Миссис Хейл решительно отказалась надеть на свадьбу серое сатиновое платье, которое было уже не новым, но еще и не старым, аргументируя это тем, что, если у ее мужа нет денег, чтобы одеть свою жену во все новое, то она не покажется на свадьбе дочери своей единственной сестры. Если бы миссис Шоу догадалась о настоящей причине отсутствия миссис Хейл, она бы подарила ей кучу платьев. Но прошло уже больше двадцати лет с тех пор, как миссис Шоу была бедной хорошенькой мисс Бересфорд, и она уже забыла все огорчения, кроме роковой разницы в возрасте, о которой она могла распространяться в течение получаса. Ее дорогая Мария вышла замуж по любви за человека с прекрасным характером лишь на восемь лет старше ее. Мистер Хейл был одним из самых очаровательных проповедников, которых она когда-либо слышала, и совершенным идеалом приходского священника. «Что еще может желать дорогая Мария в этом мире, выйдя замуж по любви?» - рассуждала миссис Шоу.
Миссис Хейл могла бы многое на это ответить. Она бы обязательно упомянула серебристо-серое шелковое платье, белую шляпку, еще дюжину нарядов и украшений и сотни вещей для дома.
Маргарет знала лишь, что ее мать не нашла удобным приехать, и в глубине души не сожалела об этом, полагая, что им лучше встретиться в Хелстоне, чем посреди суматохи в доме на Харли-стрит, где ей самой пришлось играть роль Фигаро и быть повсюду в одно и то же время. Маргарет слишком устала от того, что ей пришлось сказать и сделать за последние сорок восемь часов. После всех поспешных прощаний с тетушкой и кузиной она чувствовала себя подавленной, сожалея о временах, которые больше не повторятся, какими бы они не были. На сердце у Маргарет было намного тяжелее, чем она ожидала, хоть она и возвращалась в свой родной дом, — к той жизни, о которой она мечтала долгие годы, пока тоска не притупилась. Она с болью отгоняла воспоминания о прошлом, надеясь на радостное и безмятежное будущее. Наконец ее мысли обратились к настоящему, к ее дорогому отцу, который спал, откинувшись на спинку сиденья. Его иссиня-черные волосы уже начали седеть и падали на лоб редкими прядями. Черты его лица сейчас казались резкими, хотя когда-то они были очень изящными и считались даже красивыми. Во сне лицо старого священника стало безмятежным, но это был скорее отдых после трудов, чем спокойствие того, кто вел жизнь, лишенную тревог. Маргарет была глубоко поражена его изможденным видом и вновь копалась в воспоминаниях о прошлом, чтобы понять, какие страдания точили сердце ее отца.
«Бедный Фредерик!
– подумала она, вздохнув.- О, если бы Фредерик стал священником, вместо того, чтобы пойти на флот и исчезнуть для нас! Мне бы хотелось больше знать об этом. Я ничего не поняла со слов тети Шоу. Я только знаю, что он не может вернуться в Англию из-за того ужасного случая. Бедный дорогой папа! Каким печальным он выглядит! Я так рада, что еду домой, чтобы быть рядом с родителями».
Когда отец проснулся, она встретила его радостной улыбкой, в которой не было ни тени усталости. Он улыбнулся в ответ, но слабо, как будто это было для него непривычно. На его лицо опять вернулось выражение обычного беспокойства. У него была привычка приоткрывать рот, как будто он говорил, что постоянно изменяло форму его губ и придавало лицу нерешительное выражение. Но у него были такие же большие нежные глаза, как у дочери. Их зрачки двигались медленно, почти величаво, и были прикрыты прозрачными веками. Маргарет была больше похожа на него, чем на свою мать. Иногда люди поражались, что у таких красивых родителей дочь была далеко не так красива, некрасива вообще, как полагали многие. Ее рот был широковат и совсем не напоминал бутон розы, слегка раскрывающийся, чтобы сказать «да» или «нет» или «пожалуйста, сэр». Но ее пухлые алые губы имели мягкий изгиб. А кожа, не белая и не светлая, была гладкой и нежной, напоминая цветом слоновую кость. Если выражение ее лица было обычно слишком сдержанным и даже высокомерным для такой молодой девушки, то теперь, разговаривая со своим отцом, она сияла, как утро, на щеках появились ямочки, а взгляд говорил о детской радости и бесконечной надежде на будущее.
Маргарет вернулась домой в конце июля. Деревья в лесу оделись в темную, густую зелень, а папоротник под ними купался в косых солнечных лучах. Дни стояли знойные и душные. Маргарет много гуляла, сминая папоротник с жестоким весельем, чувствуя, как он поддается под ее легкими ступнями и испускает ему одному присущий аромат. Она забредала на пустоши, купавшиеся в теплом ароматном свете, видела множество диких, свободных, живых существ - зверьков и насекомых, наслаждающихся солнечным светом, травы и цветы. Эти прогулки в полной мере оправдали ожидания Маргарет. Она набиралась гордости у своего леса. Люди, живущие по соседству, были близки ей. Она завела сердечных друзей, с радостью училась говорить, как они, чувствовала себя среди них свободно, нянчилась с их детьми, беседовала с ними или читала медленно и отчетливо для стариков, носила вкусные похлебки больным, вскоре решилась преподавать в школе, куда ее отец ходил каждый день. Ей постоянно хотелось пойти и навестить кого-то из новых друзей - мужчину, женщину или ребенка - живущих в коттеджах в зеленой тени леса. Ее жизнь за пределами дома была превосходной, однако в доме далеко не все шло на лад. Она винила себя, как может винить ребенок, за проницательность, за то, что она понимала, что все не так, как должно было быть. Ее мать, всегда такая добрая и нежная, казалась временами очень недовольной их положением. Она считала, что епископ поступил несправедливо, не предоставив мистеру Хейлу лучшего положения, и укоряла своего мужа за то, что он не мог заявить о своем желании оставить приход и получить более высокий пост. Он неизменно отвечал, что если бы ему удалось сделать что должно в маленьком Хелстоне, он был бы вполне доволен. Но с каждым днем отец становился все более подавленным. Каждый раз, когда миссис Хейл требовала, чтобы ее муж просил о повышении, он все больше замыкался в себе. В такие дни Маргарет старалась примирить свою мать с Хелстоном. Миссис Хейл жаловалась, что близкое соседство с лесом плохо сказывается на ее здоровье, и Маргарет пыталась напомнить ей об освещенных солнцем пустошах. Она была уверена, что мать просто слишком привыкла к домашней жизни, редко прогуливаясь за пределы церкви, к школе и соседским домам. На время такие разговоры помогли, но когда наступила осень, и погода стала более изменчивой, мысли матери вернулись к нездоровому климату Хелстона. Она снова стала жаловаться, что, хотя ее муж более образован, чем мистер Хьюм, и лучше исполняет обязанности приходского священника, чем мистер Голдсворт, он не занимает такой высокий пост, как эти два их бывших соседа.
Маргарет оказалась не готова к атмосфере недовольства, царящей в доме. Она с удовольствием рассталась с роскошью, царившей в доме на Харли-стрит, которая лишь мешала ее свободе. Конечно, роскошь приносила наслаждение, но в то же время гордость могла помочь Маргарет обойтись без нее, если было нужно. Но облака никогда не приходят с той стороны, откуда их ждешь. Когда раньше Маргарет проводила каникулы дома, она только изредка слышала жалобы матери. Воспоминания тех времен были счастливыми, — она просто забывала все неприятные мелочи.
Во второй половине сентября начались осенние дожди и сильные ветры. Маргарет вынуждена была проводить дома больше времени, чем прежде. В Хелстоне было мало людей их круга, и в доме пастора редко бывали гости.
– Хелстон, несомненно, одно из самых захолустных мест в Англии, - заявила миссис Хейл в одну из своих плохих минут.
– Я не могу не сожалеть о том, что папе не с кем здесь общаться: мы живем так уединенно, что он неделями не видит никого кроме фермеров и рабочих. Если бы мы только поселились на другой стороне прихода, мы бы могли прогуливаться до Стэнфилдза, и, конечно, навещать Горманов.
– Горманы?- переспросила Маргарет.- Это те Горманы, что разбогатели на торговле в Саутгемптоне? Я рада, что мы не навещаем их. Я не люблю торговцев. Я думаю, нам лучше жить вдали от всех, общаясь только с сельскими жителями и рабочими, и людьми, которые не умеют притворяться.
– Ты не должна быть такой привередливой, Маргарет, дорогая!
– сказала ее мать, вспоминая молодого красивого мистера Гормана, с которым она однажды познакомилась у мистера Хьюма.
– Вовсе нет! У меня весьма разносторонний вкус. Мне нравятся люди, чьи занятия связаны с землей. Мне нравятся солдаты и моряки, и еще ученые люди. Ты же не хочешь, чтобы я восхищалась мясниками, булочниками и изготовителями свечей, правда, мама?
– Но Горманы никогда не были ни мясниками, ни булочниками, — они очень уважаемые люди и занимаются производством экипажей.
– Очень хорошо. Производство экипажей - та же самая торговля, и я думаю, они намного бесполезнее, чем мясники и булочники. Как же я уставала кататься каждый день в экипаже тети Шоу, и как я наслаждалась прогулками!
И Маргарет гуляла, несмотря на погоду. Она была так счастлива, уходя из дома, что готова была пуститься в пляс. Она шла по пустоши, а западный ветер мягко подталкивал ее в спину. Ей казалось, что она - листок, уносимый осенним ветром. Но по вечерам ей было трудно сохранять мир в семье. Сразу же после чая отец удалялся в свою маленькую библиотеку, и они с матерью оставались наедине. Миссис Хейл никогда не интересовалась книгами и в начале своей семейной жизни запрещала мужу читать ей вслух, пока она работала. Иногда они играли в триктрак. Но позже у мистера Хейла появилось много забот, связанных со школой и приходом, и вскоре он обнаружил, что жена вовсе не считает эти заботы важной частью его профессии, а полагает, что он поступает так просто, чтобы позлить ее. Тогда он стал уходить в свою библиотеку, где проводил вечера за чтением философских и богословских трактатов.