Север и Юг
Шрифт:
– Ну, полагаю, я бы справился с лопатой…
– И за это, - сказала Маргарет, выйдя вперед, - за любую работу, которую вы бы выполняли, Хиггинс, в самом лучшем случае вы бы получали девять шиллингов в неделю. Может быть, десять, от силы. Еда там такая же, как и здесь, разве что у вас мог бы быть небольшой огород…
– Дети могли бы работать там, - ответил Николас.
– Я устал от Милтона, так же, как и Милтон устал от меня.
– Тем не менее, - сказала Маргарет, - вы не должны ехать на Юг. Вы не сможете там жить. Вам придется работать при любой погоде. Вас убьет ревматизм. Тяжелая физическая работа в вашем возрасте быстро сведет вас в могилу. Питание там отличается от того,
– Я не очень привередлив в еде, - сказал Хиггинс, как будто обидевшись.
– Но вы надеетесь получать от мясника мясо каждый день, если работаете, платить за него из этих десяти шиллингов, содержать на них этих бедных детей, если сможете. Я обязана вам сказать об этом, потому что из-за моих рассказов вы загорелись этой идеей. Вы должны ясно представлять себе, что вас ждет. Вы быстро затоскуете от такой жизни. Вы не знаете, какая она. Она проест вас, как ржавчина. Те, кто жили там всю свою жизнь, словно плавают в стоячей воде. Они трудятся день ото дня на огромных пашнях, не разговаривая друг с другом и не поднимая своих бедных, склоненных голов. Тяжелая работа отбивает у них желание мыслить. Монотонность труда притупляет их воображение. Они не любят встречаться после работы, чтобы поделиться мыслями или просто поболтать о пустяках. Они приходят домой зверски уставшие, бедняги! Их ничто не интересует, кроме еды и отдыха. Вы не заведете себе друзей, которых у вас так много в городе. Хорошо это или плохо, я не знаю. Но я точно знаю, что вы не из тех людей, кто сможет выдержать такую жизнь. То, что для них будет покоем, для вас будет вечной каторгой. Не думайте больше об этом, Николас, я прошу вас. Кроме того, вы никогда не сможете оплатить переезд матери и детей туда.
– Я размышлял об этом. Одного дома будет достаточно для нас всех, а мебель из другого служила бы нам. А людям там приходится содержать свои семьи - может быть, шесть или семь детей. Бог помогает им!
– сказал он, более убежденный собственным рассказом, чем словами Маргарет.
– Да поможет им Бог! И на Севере и на Юге людям нелегко живется. Если работа там надежная и постоянная, а рабочим платят нищенское жалованье, то здесь мы браним деньги, что получаем в один квартал, а в следующем не получим ни фартинга. Конечно, мир находится в таком беспорядке, что мне и любому другому человеку трудно понять, как быть. Он нуждается в исправлении, а кто его должен исправлять, если, как говорит народ, нет ничего кроме того, что мы видим?
Мистер Хейл нарезал хлеб и масло. Маргарет была рада, что отец занят, поскольку понимала, что лучше оставить Хиггинса в покое. Если ее отец начнет обсуждать намерения Хиггинса, тот станет спорить и останется при своем собственном мнении. Поэтому Маргарет разговаривала с отцом на малозначащие темы, пока Хиггинс, незаметно для самого себя не поел основательно. Потом он отодвинул стул от стола и стал прислушиваться к их разговору, но не услышал ничего важного для себя и опять погрузился в задумчивое уныние. Вдруг Маргарет произнесла то, о чем думала некоторое время, но о чем не решалась заговорить:
– Хиггинс, вы искали работу на фабрике Мальборо?
– У Торнтона?
– спросил он.
– Да, я был у Торнтона.
– И что он сказал?
– Такому парню, как я, невозможно встретиться с хозяином. Надсмотрщик приказал мне убираться ко всем чертям.
– Если бы вы встретились с мистером Торнтоном, - сказал мистер Хейл, - он, возможно, не дал бы вам работу, но он не стал бы разговаривать с вами на таком языке.
– Что касается языка, со мной все так говорят. Для меня это не имеет значения. Я не пугаюсь, когда меня выгоняют. Правда в том, что меня не желают видеть ни там, ни где-то еще, как я понял.
– Но если бы вы встретились с мистером Торнтоном, - повторила Маргарет.
– Вы не сходите еще раз… слишком трудно просить, я знаю… Но, может, вы пойдете завтра и попросите его? Я была бы рада, если бы вы пошли.
– Боюсь, что это будет бесполезно, - сказал тихо мистер Хейл.
– Будет лучше, если я сам поговорю с ним.
Маргарет все еще смотрела на Хиггинса, ожидая ответа. Ему было трудно сопротивляться ее печальному, нежному взгляду. Он тяжело вздохнул.
– Мне придется прищемить хвост своей гордости. Если бы это было нужно мне, я бы продолжал голодать. Я бы скорее ударил его, чем попросил об одолжении. Я бы скорее себя избил. Но вы - необычная девушка, прошу прощения, и не держите свои мысли при себе. Я сделаю постное лицо и так пойду завтра. Не думаете же вы, что он даст мне работу. Этот человек скорее сунет руку в огонь, чем уступит. Я делаю это только ради вас, мисс Хейл, и впервые в своей жизни я уступаю женщине. Ни моя жена, ни Бесс не осмеливались так со мной говорить.
– Все, что я могу сделать, это поблагодарить вас, - сказала Маргарет, улыбаясь.
– Хотя я не верю вам: я полагаю, что вы уступали жене и дочери так же часто, как и большинство мужчин.
– А что касается мистера Торнтона, - сказал мистер Хейл, - я передам с вами записку для него, которая, я осмелюсь сказать, гарантирует, что вас выслушают.
– Я сердечно благодарен вам, сэр, но я буду ходить своими ногами. Я не выношу, когда мне покровительствует тот, кто стоит в стороне от дела. Вмешиваться в ссору между хозяином и рабочим все равно, что вмешиваться в ссору между мужем и женой, что бы там ни было. Нужно быть очень мудрым, чтобы сделать человеку добро. Я встану на караул у двери сторожки. И буду стоять там с шести утра пока не смогу поговорить с ним. Но я бы охотнее подметал улицы, если бы нищие не хватались за такую работу. Не надейтесь, мисс. Скорей из камня потечет молоко. Я желаю вам доброй ночи и благодарю вас.
– Вы найдете ваши ботинки у огня в кухне. Я поставила их сушиться, - сказала Маргарет.
Он повернулся и пристально посмотрел на нее, а потом, утерев глаза худой рукой, вышел.
– Какой гордец этот человек!
– сказал мистер Хейл, которого немного встревожило то, как Хиггинс отклонил его ходатайство к мистеру Торнтону.
– Да, - согласилась Маргарет, - но гордость и делает его человеком, которого нельзя не уважать.
– Забавно видеть, как он уважает мистера Торнтона за то, что у того похожий характер.
– Во всех северянах есть твердость, папа, разве нет?
– Боюсь, бедному Баучеру ее недоставало, как недостает и его жене.
– Судя по их манере говорить, я могу предположить, что в них есть ирландская кровь. Мне интересно, что у Николаса получится завтра. Если он и мистер Торнтон переговорят, как мужчина с мужчиной…если Хиггинс забудет, что мистер Торнтон - хозяин, и поговорит с ним так же, как с нами… И если мистер Торнтон будет достаточно терпелив, чтобы выслушать его по-человечески, а не как хозяин…
– Наконец ты отдаешь должное мистеру Торнтону, - сказал мистер Хейл, ущипнув ее за ухо.
У Маргарет странно защемило сердце, и она ничего не смогла ответить.
«О!
– подумала она, - если бы я была мужчиной, если бы я могла завтра пойти к нему, выслушать его упреки и честно сказать ему, что знаю, что заслужила их. Как тяжело терять его, как друга, именно тогда, когда я начинаю ценить его! Как нежно он относился к моей дорогой маме! Если бы она еще была жива, я бы так хотела, чтобы он пришел, и тогда я наконец узнала бы, как низко пала в его глазах».