Север Северище
Шрифт:
– Ты не мужчина, а тряпка! Разве можно так жить? Ты никогда не будешь прав, закон на стороне слабого пола. У тебя есть только один надежный способ избавиться от подлости супруги – развестись. Иначе она тебя обязательно посадит. И еще, пока будешь сидеть, дочкам внушит, что “столько лет мучилась с преступником”. А пока они разберутся что к чему, отпущенные тебе свыше денечки закончатся.
Такие факты свидетельствуют о том, что большевики и их наследники сознательно разрушали и разрушают семейные основы.
Тамара, думает перовский сибиряк, слава богу, из другой породы, из тех, о которых Соломон рек: “Мудрая жена дороже жемчуга”. Она на десять лет моложе Павла, но вернула ему благосклонность нежного чувства, чистотой востребовала его чистоту. И, летя сейчас на встречу с ней, он повторяет крылатые строки: “И для меня воскресли вновь и Божество, и вдохновенье,
Как бы самозабвенно пляшущая его нежность устремилась домой, домой. Распевая супруге гимн, неслышимый окружающим: “Ты, рожденная для Павла из Дебри, реальность и сновиденье. Ты - жизнь впредь, потому что есть наша Верочка-травиночка. Да расточатся скорби кровной Былинки, Тамары и Павла, да будут чисты и просияют их дни!..”
Получилось так, что из Советского Павел выехал достаточно неожиданно, в Москве домашнего телефона не имел, чтобы сообщить о приезде, потому и явился в свою столичную комнату – как с неба свалился, благо ключи от нее и от квартиры были при нем. Домочадцев прекрасного пола никого не застал, сосед-алкаш тоже не продефилировал пред очами. Стащив с себя шубу, унты, поставив в один угол ведро с брусникой и мешочек с белыми сушеными грибами, а в другой чудесно вырезанную из кедра композицию с белочкой на этом дереве, которую облаивает лайка, и положив в холодильник муксуна, отправился на кухню пить чай.
Между Чухлинкой и Перовом, где в пятиэтажном доме жили Котовы, по железнодорожному отстойнику маневрировал паровоз, видный в кухонное окно. Открыв форточку, Павел даже услышал гудки локомотива. И, как заправский поэт, приветствовал восточную окраину столицы невесть откуда взявшимися виршами собственного сочинения:
На старой гармошке гудков паровозных
Играет перовское утро.
А вспомнив поэтическое произведение Дмитрия Кедрина, где рассказывалось об охоте на лис в этих местах как раз в год рождения Павла, он снова обнаружил в себе версификаторские способности, выдохнув такую строфу:
Раньше удачливых дядюшек дачи
Да ревы коровы - в Перове,
А нынче жена моя Верочку нянчит
В комнате микрометровой.
Вот что любовь делает с человеком, - в пушкинское ремесло ударился, - гордясь понравившимися самому виршами, истосковавшимися по домашнему уюту, рассуждал Павел. Прямо не Котов, а маленький Глеб Иванович Грушко. Крушитесь весь свой век, бездарные безыменские!
Отчаявничав и вернувшись в комнатушку-клетушку, он увидел в книжном шкафу за стеклом дощечку с ладонь величиной, привезенную им с Надыма, на которой было написано “№12”, и вспомнил, как нашел ее.
Оказывая помощь тресту “Надымгазпромстрой”, начинавшему обустройство громадного месторождения “голубого топлива”, в один из светлых июньских вечеров решил осмотреть окрестности, пошел погулять в тундру, подышать ее свежестью, послушать безлюдную беззвучность. Рельеф будущей столицы северного газа напоминал эдемскую землю, где еще не ступала нога человека, пребывающую в покое. Самые высокие деревья были ниже пояса пришельца, а толщиной - с его руку. Под навесами их крон не спрячешься, если даже лечь на землю. Подобного эффекта можно было бы добиться лишь при одном условии: иметь маленькое тело какой-нибудь козявки. Чудно было впервые встретившему такое: лес как будто не лес! Со всех четырех сторон ничто не закрывало горизонт, наступило полное слияние с мирозданием. Похожее ощущение, видно, владело автором песни “Степь да степь кругом”. Почва была ровной, никем и ничем не изрытой, не прорезаемой ни оврагами, ни рвами; без дорог и тропок, колесных или гусеничных следов техники.
Но вот, шагая без опаски, Павел споткнулся - ступил ногой в какое-то углубление. Стал рассматривать его, не имея никакой догадки о происхождении. Это была канавка длиной около двух метров и глубиной сантиметров сорок. Через нее, заросшую, ползли корни растительности, которые в тундре с ее вечной мерзлотой идут не в глубь, а горизонтально, параллельно поверхности. Оказалось, что похожих друг на дружку канавок много. Что такое? Какова причина их появления? Догадка пришла, когда Котов обнаружил, что на каждой имеется полуупавшая или валяющаяся на земле штакетина, на которой прибита дощечка с надписью – номер и цифра. Ясно, что встретившееся явление не природного, а человеческого происхождения. Тундра ни номеров, ни чисел не знает, писать тоже не умеет. Окончательно же все объяснилось, когда одно углубление предстало завершенным деревянной пирамидкой с прибитой на ней жестянкой, где были выбиты чьи-то фамилия, имя, отчество и годы жизни. Кладбище – вот что это такое! Никаких сомнений быть не могло. Конечно, здесь находился погост при лагере! Кусок металла с фамилией, именем, отчеством, датами жизни и смерти - на могиле краснопогонника, охранника, вольного; дощечки с закодированными обозначениями – на последних пристанищах зеков. Так одна из них, запечатлевшая Невольничью Тундру, и очутилась в книжном шкафу столичных жителей Котовых. Все, что осталось от человека, от его жизни, способностей, любви, мыслей, чувств, памяти! От человека – номер на дощечке. Ужасная Ночь этикеточного столетия, незримо уносящая миллионы сограждан! Тесно и душно сделалось хозяину тринадцатиметровки в большом городе от свидания с жуткой шифровкой, олицетворяющей бездну хаоса.
Затем его взгляд машинально скользнул по конверту письма, лежавшего рядом с дощечкой. На обратном адресе было обозначено: Тюменская область, п. Советский. Павел удивился: и все? Подозрительно! По-нормальному сообщают и другие сведения, они фактически являются обязательными, во всяком случае пишутся автоматически. Если корреспонденцию отправлял бы он, то дальше обязательно указал: жилпоселок ПМК, ул. Профсоюзная, 86-2, Котов П. А. Да и почерк не его. А никого другого там Тамара не знает, как восемь месяцев назад не знал сам Павел. Весьма заинтригованный, он стал рассматривать конверт. Штемпель подтверждал, что письмо действительно отправлено из Советского. Причем еще в июле. Похоже, к услугам почты кто-то прибегнул инкогнито. Любопытно, любопытно! Пьяного в лоскуты, даже бегущего голым по снегу в состоянии белой горячки в ханты-мансийской тайге встретить можно, но анонимщика – вряд ли. Во всяком случае, трудно такого конченого человека там представить. Хотя все жители района новоселы, но все-таки - особой человеческой породы. Не каждый из двуногих приедет туда, чтобы основательно осесть, и даже прибыв, – не всякий задержится. В Северном Зауралье практически гнилого народа не бывает. Это вам не Москва. Само письмо лежало тут же под конвертом, и Котов прочитал текст, который гласил следующее:
“Тамара! Я и Павел любим друг друга, живем как муж и жена, и ничто в жизни нас не может разъединть. Сожалею и извиняюсь, что так получается, но наша любовь – сама судьба. Я уверена, что Паша будет именно со мной, потому что больше подхожу ему, и чувство мое сильнее твоего.
Во-первых, я человек искусства, у меня уникальные вокальные данные, скоро буду петь в лучших столичных залах. В гуманитарной сфере определились его настоящее и будущее, что никак не вяжется с твоими инженерными устремлениями. Во-вторых, если бы ты его боготворила, то была бы вместе с ним, а не отпустила одного, тем более в трудный для Павла период. А я северянка, как и он. По-настоящему счастлива быть рядом, восторгаюсь его творческим горением, которого ты, как он сам догадывается, не можешь постигнуть. Меня же он воодушевляет. Мужчина всегда выражает вотум недоверия той женщине, которая его не понимает, но испытывает единение с родной по духу. Тем более, когда этот мужчина – писатель, творец.
Я хочу, чтобы ты трезво оценила ситуацию, и не мешала Павлу в создании новой семьи, которая ему нужна больше, чем возникшая у него с тобой. Ваш совместный ребенок тут ничего не может изменить, потому что у нас тоже скоро будет общее дите.
Я думаю, что мы обе думающие женщины и поступим разумно, а не иррационально. Переступим же каждая в свой другой душевный период без излишней траты нервов.
Знаю, что ты будешь оскорблена в своих лучших чувствах. Но, известно, любят тех, кто рядом. И тебе легче услышать об измене Павла издалека, от постороннего человека. Хуже было бы, если бы об этом узнала, приехав в Советский и лично убедившись во всем.