Север Северище
Шрифт:
– Успокойтесь, ребята… У каждого своя ахиллесова пята. Есть и у нее, и у всех нас. Надеюсь, Лира больше не преподнесет сюрпризов? Спокойной ночи!
А, закрыв изнутри дверь ключом, виснущей на шее, кусающей, целуя ее в глаза, губы, жарко шептал:
– Благодарю за милость, за твою любовь! Возляжем. Порадуем себя!
И двое предались страсти. Как будто природа освободила их от всех условностей, создала никому больше неведомую микросреду.
Все четверо сегодняшних гостей Лиры Ерохиной были неравнодушны к ней, более того, как неожиданно выяснилось, являлись ее любовниками. И, выходит, если возвратиться к «Кама-Сутре», хозяйка квартиры в Советском, где не было борделей и тому подобных злачных мест, как бы наследовала героинь знаменитой науки древности о любви и сексе. Она позволяла мужчинам пользоваться своими женскими услугами с целью удовлетворения их сексуальных и эстетических потребностей. Насколько же все
Как бы от имени любого из пировавших у Лиры Ерохиной друзей говорил лирический поэт Древнего Двуречья, живший пять тысяч лет назад:
Пляшущая, руки вздымающая! Душу мою
веселящая! О, как я зову тебя!
Дороги твои да не исчезнут! Имя твое
да будет вечно!
А древнегреческая поэтесса Сапфо, жившая двадцать пять веков назад, словно бы раскрывала душу именинницы, празднующей свой день рождения в ханты-мансийской тайге:
Твой приезд – мне отрада. К тебе в тоске
Я стремилась. Ты жадное сердце вновь –
Благо, благо тебе! – мне любовью жжешь.
Долго были в разлуке друг с другом мы,
Долгий счет прими пожеланий, друг, -
Благо, благо тебе! – и на радость нам.
А Глеб Грушко, каким-то образом прознавший о приключении у Лиры, назавтра прочитал своему другу по Дому культуры и художественному творчеству стихотворение попроще:
Совершенною Работой
Прозван вдовушками Котов.
ГЛАВА 6. ПОЕЗДКА В МОСКВУ
СЕМЬЯ
Павел Котов страстно ехал поездом в Москву - стосковался по семье, маме, друзьям-приятелям, столичным новостям из первых рук, по самому воздуху Белокаменной, ставшей личной судьбой с подростковых лет. Хотя официально имел задание редакции своей газеты встретиться с заместителем министра лесной и деревообрабатывающей промышленности, чтобы в форме интервью с ним рассказать читателям Ханты-Мансийского автономного округа о перспективах промышленного освоения таежной целины вдоль железнодорожной ветки Ивдель-Обь.
Народная мудрость, размышлял пассажир-таежник, гласит: “Одному с женою радость, другому горе”, а у меня получилось: одна жена, Анфиса, горе, а другая, Тамара, радость. Так сказать, един в двух лицах по этой части. Первая в безочной и, что касается выбора подруги жизни, глупой юности, как видно теперь, ослепила внешней красотой, но оказалась горькой полынью. Зрелое решение о женитьбе, считает он сегодня, молодой мужчина может принять не ранее, чем прожив на свете четверть века. Так, кажется, было и в мудрые античные времена, когда люди жили при “коммунизме”, правда, рабовладельческом: имели все необходимое для полного развития личности. В наши дни в таком возрасте, при самых благоприятных обстоятельствах, парень только успевает отслужить действительную армейскую службу и закончить вуз. У него, выходит, до двадцати пяти лет не имеется и однодневного опыта по созданию условий настоящей взрослой жизни.
Современная молодежь также при вступлении в брак не имеет поучений и наказаний своих духовных наставников, благословений родных батюшки и матушки, как было в течение столетий. При всеобщем высоком уровне образования юноши и девушки изучают множество разнообразных предметов, но у них нет традиционных учителей жизни, главнейших из главных. Самая основная наука -вразумления на совместное жительство молодых мужчины с женщиной - отсутствует, а ведь известно: дом вести – не лапти плести. Казалось бы, рассуждал Павел, элементарно – психологически, интеллектуально, государственно, в конце концов: после трех лет службы в армии, без опыта общения там с прекрасным полом невозможно хотя бы в течение года после демобилизации принимать решенние о женитьбе; да еще без благословения родителей или других старших, незыблемых духовных авторитетов. Кто и где об этом говорит? Во многом именно по этой причине семья находится сейчас в глубоком кризисе.
Теперь Павел Котов видел ясно, что Анфиса не хуже его, нынешнего, понимала все это еще тогда. Зрелость женского взгляда на семейную проблему – опережающая по сравнению с мужской, как и зрелость детородная. Так определила природа. Сразу после возвращения из армии нельзя делать такого шага юноше, к тому же в одиночку решающему одновременно задачи совмещения с учебой работы, подыскания жилья, покупки элементарных вещей, простого привыкания к гражданским порядкам и личностям. Анфиса была опытной двадцатипятилетней женщиной, когда они вновь встретились после трехлетней разлуки. Она чувствовала, что старится, была расчетливой в любви, а вчерашний танкист, как и до армии, - наивным. Не потерять совершенно голову он никак не мог. Представления Павла об Анфисе были романтизмом девятнадцатилетнего допризывника. Она же во время жизни “в краю далеком” в период расставания вела себя не по-божески, то есть не блюла верность сказанным при расставании прекрасным словам. Теперь в “королевстве кривых зеркал” Павел за ее расчетливость и распутство несет грубые наказания, отвечает перед государством и обществом: платит алименты и доказывает не чистым душами юдовым-грымовым-васяткиным, что он не верблюд, когда они этого пожелают. В критический момент Анфиса притворно утверждала, что хочет иметь от Павла, которого очень любит, ребенка; алименнты ни в жизнь брать не будет. Когда же потом подала на них, то он напомнил ей сказанное. Она ответила: “Тогда я не думала, что будет так трудно”. И вся недолга. Как с гуся вода. Так женщина, на основании полученных революцией прав на неосуждаемый порок, именуемый “свободой”, программировала семейную драму, ломку судеб двух мужчин – взрослого и ребенка, да собственно и своей, понимаемой ею на узкий коммуно-советский манер. Да и неизвестно теперь, кто Сенин отец. Нет с мальчиком внутренней близости, какую все годы хранит сам Павел к павшему на фронте отцу, хотя видел его последний раз четырехлетним. Устроив изначально минированиие семейной жизни, Анфиса подала заявление на вспомоществование за это от Павла, оказавшемся для нее всего лишь нелепо обманутым доверчивым обожателем, который, наоборот, тогда считал Анфису первой, единственной в мире, святой любовью. Зная, что феминистки, живя не во Иисусе, получили от антихристианской власти благословение отныне и до скончанья ее века на просто даже удивляющие свои поступки, Котов больше к этому не возвращался. Однако лучшие годы и чувства были отравлены, хотя, конечно, прекрасно быть юным и даже с такими жизненными приключениями.
Тема коммуно-советских задрыг велика есть. На, так сказать, северном материале Павел постигает ее уже как человек, не лишенный знанья в области отношения полов в эпоху социальных экспериментов, не безоружный перед обманом, а объективно, проникая испытанным взором в разыгрываемые комедии-трагедии. Он понимает, что разрушительный феминизм запрограммирован мировыми сатанистами и внедрен на нашей земле с 1917 года. Ибо они знают: слабая семья – слабое государство, а забывшая о своем истинном предназначении женщина становится нестерпимой для любого мужчины, не говоря уже о мужьях. Народная мудрость о таких гласит: “Ни баба ни мужик”.
Определенно выраженными феминистками являются те жены, которые своих мужей при обращении к ним называют не по имени, а по фамилии. Уже в одном этом заключена отмена всякой женственности, замена ее чисто самочной сутью. Они, как правило, падки до чужих спутников жизни. Такой оказалась Зоя Кипа. Одна ее гибельная связь закончилась несусветным скандалом, стоившем два года назад руководящего места Анатолию Самойловичу, глубоко травмировала их сына второклассника Костю. Недюжинные способности позволили главе семьи “вновь подняться”, стать бесконечно уважаемым всеми директором Советского лесхоза. Очевидное проявление его жизненной силы потрясло даже все на своем веку повидавшего председателя райисполкома Трофима Афиногеновича Рыбова: “Ну, и гигант! Никогда не думал, что можешь так скоро вновь взлететь”.
А Фаина, жена блестящего фотокорреспондента районной газеты и водителя редакционного “Москвича” Игоря Гайнулина, мать его двух дочурок, отличается такими выходками. Она просто совершает надругательство над его природой мужчины. Звонит в вытрезвитель, чтобы забрали “этого пьяницу”, когда он в рот не брал ни грамма спиртного. Такое происходит регулярно. Мелиционеры, убедившись, что у него, как говорят ни в одном глазу, отпускают выдержанного человека домой. Последняя “шалость” Фаины подобного рода произошла совсем недавно, когда Игорь возвратился из Малиновского леспромхоза, где находился в командировке. Перед вытуриванием мужа и отца из квартиры отработанным способом женушка еще вылила ему в лицо горячие щи. На этот раз парни в форме, вновь убедившись, что Игорь свершенно трезв, сказали ему в сердцах: