Север в сердце
Шрифт:
К нам кто-то шел в тумане от ворот, я поторопилась замотаться в ткань, накинула шубу. Сига собрала разбросанные мной вещи. Перед воротами стоял хозяин этого стана и был намерен говорить. Это было видно по его лицу. Я посмотрела ему в глаза и прошла мимо в сторону его дома. Мы поднялись по лестнице и вошли в комнату. На шкурах лежали чистые штаны и туника.
Я быстро переоделась, замотала волосы тряпкой и села на кучу шкур. Сига села на полу в углу. И вошел Харкам.
– Я хочу говорить с тобой, - он чуть наклонил голову и тут же поднял ее.
– Пусть все сыновья будут с тобой, Харкам.
–
– Нет, все, Харкам, я буду говорить со всеми. Зачем ты отдал воде харшам?
– Они сыновья ассарок, они не годятся быть воинами.
– Нужны все твои дети, Харкам, рожденные и не рожденные, только так я буду тебя слушать, Харкам, - у меня забрезжила идея, которая могла выгореть, или завалить все это дело к чертям собачьим.
Он вышел, и мы с Сигой снова напали на блюдо с мясом. Мой желудок, наконец, начал чувствовать сытость, но сердце стучало все сильнее и сильнее от страха.
Глава 18
Хозяин хара, как они называли поселение, никогда не стучал. Он входил в комнату, когда хотел. Я не знала – чем он занимается днем, но ночевал он всегда на своей куче шкур. Я отложила из своей кучи несколько шкур, и дала понять, что Сига будет спать здесь. Она принесла из женской комнаты гребень, которым расчесывала мне волосы. После источника они были шикарными. Я не заплетала их – это было моей ролью.
– Сига, расскажи мне, где Оми? – я не хотела думать о ней плохо, но боялась, что она выдаст меня.
– Мухара говорила ей с первого дня, что надо стать ассарой и служить господину. У них это рабыня. Женщины рабыни делают всю грязную работу. Здесь есть мальчики -–светлые, как мы с тобой, но они смотрят на господина, как на Бога. Наверно их забрали совсем маленькими.
– А где она сейчас? Где Оми?
– Она ее увела в женский дом.
– Что в женском доме, Сига, гарем?
– Что такое гарем, Сири?
– Ты же была в женском доме?
– Мухара водила нас с Оми туда. на верхнем этаже живут его жены. Их пять или шесть, я не поняла, может там были и служанки. А на первом живут ассары. Но у них есть дети, Сири, там в одной комнате живут человек двадцать, и там младенцы и дети лет до шести. Там, наверно, десять детей - они на руках у матерей, которые кормят их грудью, они бегают между ними. Там ступить негде - везде кто-то сидит или лежит. Там тепло, но пахнет просто ужасно - они моют ноги, после туалета моются из чайника, но тело полностью они не моют, и голову не моют. Они ждут лето, говорят, что в холод нельзя мыться -– можно умереть.
– Она не заставляла вас остаться там?
– Я подумала, что эти ассарки тоже почти жены господина, и отвернулась к двери, не захотела остаться там. Оми повторила за мной. И тогда нам стали давать только этот бульон, который становится мучным киселем, когда там сварят это тесто. Сначала мы не ели, а потом я просто не смогла ходить голодной.
– Там, внизу, есть еще женщины в цепях. Ты не говорила с ними?
– Одна плакала постоянно, когда мы пришли, и я погладила ее, и спросила болит ли у нее что-то. Тогда Мухара избила ее полотенцем. Не меня, а ее – теперь она сама держится от меня подальше. Я боюсь, что меня заберут обратно, Сири.
– Попробуем оставить тебя здесь. Но я не знаю,
Когда Харками не было, мы смотрели в щели в полу – мужчин кормили, хоть и редко, и недостаточно. Они почти постоянно спали, видимо, после ран и от маленького количества пищи.
Вечером резко открылась дверь и вошел Харкам. За ним вошли три его сына, и четыре женщины в покрывалах. На их руках были дети. Двое совсем младенцы, один лет трех, и один лет пяти. Он указал всем сесть. Я не готова была к представлению, но они никогда не были на приеме у психолога, значит, представим, что семья не дружная, и попробуем с ними поработать. Только, вот, они не должны возлюбить друг друга.
Я посмотрела на старшего сына Харкама. Ему лет двадцать – двадцать три, он не похож на отца, если это и правда, его отец. Но он копирует его мимику – так же кривит губы – выглядит это так, словно у него сохнет нос, и он подтягивает губу вверх, тем самым расширяя ноздри.
– Говори, - я резко заговорила со старшим.
– Что говорить? – парень был борз и самоуверен. Конечно, старший сын, он уверен, что он ближе всех к отцу и именно он унаследует его хар.
– Всё! – я выдохнула ответ и стала смотреть на пол.
– Я Харас, - уверенности ему было не занимать, и он, как и я, замолчал и начал кривить верхнюю губу, выражая свое неуважение ко мне. Он явно был уверен, что все эти легенды, о которых говорит отец – старье.
– Что ты хочешь, Харас?
– Служить своему господину – моему отцу! – он даже наклонился, чтобы прокричать мне это в лицо.
– Врешь. Ты хочешь занять место своего отца! – я тоже наклонилась и выкрикнула это в его лицо, зеркаля его поведение.
Он не ожидал, во-первых, такого поведения от женщины, во-вторых, такого отношения к себе, а в-третьих – правды, или того, что отец поверит мне. Средний сын не дрогнул – он просто рассматривал меня и Сигу с первой минуты, как вошел в комнату. У младшего расширились зрачки и быстро дрогнули и опустились брови, будто на секунду он подумал: «Да нет, не может быть, ты не откроешь мои тайны».
Харкам сейчас смотрел в глаза своего старшего сына, который был растерян, и его былая уверенность рассыпалась, как карточный домик. Парень, наконец, взял себя в руки и посмотрел на отца. И я решилась на «контрольный»:
– Ты ждешь, когда он погибнет в бою, чтобы занять его место, чтобы больше воевать, брать больше земель, больше ассаров, а не сидеть здесь, не строить хар, - я говорила, а они смотрели друг на друга, и в момент, когда сына трогали слова, он менял взгляд на все более и более затравленный.
Средний сын – мальчик, лет семнадцати. У него редкие еще усы, мягкий и внимательный взгляд черных глаз, тонкий нос и полные губы, уголки которых он то и дело чуть поднимал, словно тайно улыбаясь своим мыслям. Вот кто мой самый главный враг. Он думает, сопоставляет. Он размышляет, и он, как настоящий правитель умеет контролировать свои эмоции.
Младший был сейчас по-настоящему напуган. Малыши начали плакать, и женщины ходили из угла в угол, качая их, и пытаясь успокоить. Сколько там детей, говорила Сига? Я протянула руки к одной их женщин, что проходила мимо, и попросила ее ребенка. Пеленка была жесткой и мокрой. И мокрое пятно было сверху, на животе.