Северное сияние (др.перевод)
Шрифт:
Лира работала быстро, через несколько минут все деймоны были на свободе. Некоторые пытались заговорить, все толпились у ее ног и хотели подергать за рейтузы, но это было табу. Она понимала, почему они тянутся к ней, бедняги: им не хватало плотного тепла человеческих тел. Так же повел бы себя и Пантелеймон — им хотелось прильнуть к тому месту, где бьется сердце.
— Торопись, — сказал гусь.
— Теперь беги назад и смешайся с остальными детьми. Будь храброй, девочка, цыгане спешат на помощь. Я помогу бедным деймонам найти своих…
— Он подошел поближе и тихо сказал:
— Но они уже не соединятся. Они разлучены навсегда.
— Скажите, пожалуйста! Пока вы здесь! Ведьмы… Они ведь летают? Тогда, когда они летели ночью, мне это не снилось?
— Нет, дитя, — а что?
— Они могли бы тащить воздушный шар?
— Безусловно, но…
— А Серафина Пеккала прилетит?
— Сейчас некогда объяснять политические отношения между странами ведьм. В это вовлечены колоссальные силы, а Серафина Пеккала должна охранять интересы своего клана. А то, что происходит здесь, может быть частью того, что происходит в других местах. Лира, тебе надо вернуться. Беги, беги!
Она побежала, и Роджер, вытаращенными глазами смотревший на то, как выбираются из двери призрачные деймоны, пошел ей навстречу, увязая в глубоком снегу.
— Они… как там, в подвале церкви… Они деймоны!
— Да, тихо. Не говори Билли. Никому пока не говори. Пошли обратно.
Позади них гусь мощно бил крыльями, засыпая снегом их следы, а возле него, с тоскливыми, жалобными тихими криками толпились или разбредались по сторонам потерянные деймоны. Заметя следы, гусь стал собирать бледных деймонов в стаю. Он что-то сказал, и один за другим они стали видоизменяться, превращались в птиц, хотя видно было, каких усилий им это стоит. Как птенцы, дергая крыльями, падая в снег, они побежали за ним и, наконец, с огромным трудом поднялись в воздух. Вытянувшись в неровную линию, бледные и полупрозрачные на фоне черного неба, они медленно набирали высоту. Некоторые были слабыми и плохо держались в воздухе, некоторые теряли волю и, трепыхаясь, падали почти до земли; тогда большой серый гусь поворачивал назад, подталкивал их, бережно пригонял к стае, и вскоре они исчезли в непроглядной тьме.
Роджер подергал Лиру за руку.
— Быстрее, — сказал он, — они почти собрались.
Они заторопились к Билли, который делал им знаки, стоя перед углом главного здания. Дети уже устали или взрослые сумели с ними совладать, но из общей толкотни и возни уже выстраивалась перед главной дверью неровная очередь. Лира и двое мальчиков незаметно вышли из-за угла и затесались в толпу, а перед этим Лира сказала:
— Передайте остальным ребятам — пусть готовятся к побегу. Они должны знать, где их уличная одежда, чтобы сразу одеться и бежать, как только мы подадим сигнал. И чтобы взрослым об этом ни слова, поняли?
Билли кивнул, а Роджер сказал:
— Какой сигнал?
— Пожарный звонок, — сказала Лира.
— Когда будет пора, я его включу.
Теперь они ждали, когда их пересчитают. Если бы кто-нибудь из Жертвенного Совета имел отношение к школе, они бы справились с этим лучше: дети не были разбиты на постоянные группы, каждого надо было искать по всему списку, а стояли они, конечно, не в алфавитном порядке, и ни один из взрослых не умел управляться с таким количеством детей. Так что, хотя никто уже не бегал, неразбериха продолжалась.
Лира наблюдала за этим и все замечала. Они вели себя довольно бестолково. Они были вялыми и несобранными,
Они уже почти закончили, но тут вмешалось новое событие — и с точки зрения Лиры, наихудшее из возможных.
Послышался новый звук. Все повернули головы и стали искать в небе дирижабль — в неподвижном воздухе отчетливо раздавался рокот газолинового мотора.
К счастью, он приближался не с той стороны, куда улетел серый гусь, а с противоположной. Но это было единственное утешение. Вскоре он стал видим, и по толпе пронесся взволнованный шумок. Пузатый, обтекаемый серебристый корабль проплыл над освещенной аллеей, и его собственные фары на носу и гондоле светили на землю.
Пилот снизил скорость и начал сложный маневр снижения. Лира поняла, для чего тут стоит толстая мачта: ну да, это была причальная мачта. Взрослые стали загонять детей в дом, дети оглядывались, показывали пальцами, а тем временем наземная команда вскарабкалась по лестницам на мачту и приготовилась закреплять причальные тросы. Моторы ревели, вздымая снег с земли, а за окнами гондолы уже различимы были лица.
Лира обернулась: сомнений не было. Пантелеймон прижался к ней, стал диким котом и злобно зашипел: из окна с любопытством смотрела красивая темноволосая миссис Колтер и ее золотистая обезьяна, сидевшая на коленях.
Глава шестнадцатая
СЕРЕБРЯНАЯ ГИЛЬОТИНА
Лира сразу убрала голову под меховой капюшон и следом за другими прошла через двойные двери. О том, что она скажет, очутившись с миссис Колтер лицом к лицу, еще будет время подумать: сейчас перед ней была более неотложная проблема — как спрятать меховую одежду, чтобы взять ее потом, ни у кого не спрашивая разрешения.
Ей повезло, внутри был такой беспорядок, взрослые так старались поскорее разогнать детей и очистить дорогу для пассажиров дирижабля, что особо следить за кем-то было некогда. Лира сняла анорак, рейтузы и унты, скатала их потуже и протиснулась сквозь толпу в свою спальню.
Она быстро подтащила ящик для одежды к углу, встала на него и толкнула потолочную панель. Панель приподнялась, как и говорил Роджер, и она засунула туда унты и рейтузы. Тут она вспомнила об алетиометре, вынула его из сумки, засунула в самый дальний карман анорака и тоже запихнула на чердак.
Потом спрыгнула на пол, отвезла ящик на место и шепнула Пантелеймону:
— Будем прикидываться глупыми, пока она нас не увидит, а тогда скажем, что нас похитили. И ни слова о цыганах и Йореке Бирнисоне.
Она только теперь осознала, что главный предмет ее страха — миссис Колтер, так же как главный предмет притяжения для стрелки компаса — полюс. Все, с чем ей пришлось столкнуться за это время, даже рассказы о чудовищной сепарации, она как-то могла пережить, она была достаточно сильной; но мысль об этом красивом лице и ласковом голосе, об игривой золотой обезьяне вызывала у нее непереносимый, тошнотворный ужас. «Нет, цыгане идут на выручку. Думай об этом. Думай о Йореке Бирнисоне. Не выдавай себя», — сказала она и побрела к столовой, откуда доносился сильный шум. Дети выстраивались в очередь за горячим питьем, некоторые были еще в черных шелковых анораках. Все разговоры вертелись вокруг дирижабля и его пассажирки.