Северное сияние ее глаз
Шрифт:
— Ого, — говорит она, — это вы загнули. Я никогда так не делаю.
— Делаете, делаете, — чеканит он, — все так делают. Одна из закономерностей повседневности. Каждый человек спешит поделиться своим прошлым с первым встречным.
— Я не…
В этот момент подходит официант, и Инга замолкает, наблюдая за странным молодым человеком. Тот заказывает две чашки зеленого чая с фруктами. Без сахара. Улыбается. Спрашивает у официанта: "Как жизнь, Артем"? И официант отвечает, вроде бы привычно: "Ничего. Потихоньку".
Инга задает вопрос:
— Проиграл?
И молодой человек отмахивается от вопроса, словно от назойливой мухи:
— А, бросьте, — говорит он, — сегодняшний вечер не должен быть испорчен вопросами. Вопросы уничтожают общение. А из общения, между прочим, можно выловить намного больше ответов, чем вы думаете. Не задаем вопросов, договорились?
— Но мне интересно! — упрямо повторяет Инга, — в конце концов, вы подсели за мой столик, значит, у меня есть право получить ответ хотя бы на один вопрос!
Он затягивается, пускает дым ртом:
— Интересная логика. Но я не согласен. Могу пойти на крайнюю уступку. Когда мы встретимся во второй раз, я отвечу на все ваши вопросы. Идет?
— Вы думаете, мы еще встретимся?
— Я уверен. Я постоянный гость.
Он неожиданно резко подается вперед. Челка спадает на глаза, так, что Инга видит только его тонкий нос и пухлые губы. В уголке губ болтается сигарета. Она ощущает запах его туалетной воды, проникающий в ноздри, щекочущий нервы. Запах этот перемешивается с запахом сигареты. И кружится голова. Действительно кружится — как в далеком детстве, когда долго качаешься на каруселях.
Его губы шевелятся — но в ее ушах долгий и отчетливый барабанный бой.
Она думает, что находится на грани обморока. Наверное, так и есть. Глубоко вдыхает, моргает, прогоняет дробь барабанов… и слышит только конец фразы:
— …нам с вами по пути.
— Простите, — говорит она, — я не совсем понимаю.
Он возвращается к своей прежней позе — расслабленной, надменной, элегантной, отвратительно-слащавой позе человека, уверенного в себе — изящно поднимает челку, обнажая горячий взгляд черных глаз.
— Говорю, что подсел за ваш столик не просто так.
— Само собой. Мужчины, к сожалению, никогда не садятся за столики к незнакомым девушкам просто так.
Молодой человек удивленно поднимает бровь:
— Вы об этом? Ах, да. Понимаю. Возможно. Но пройдет немного времени, и вы поймете, о чем я. Договорились?
— Договорились?
Он протягивает ей руку. Инга смотрит на его ладонь, на длинные тонкие пальцы, усеянные серебряными кольцами — по одному на каждом пальце, даже на большом и мизинце.
— Договорились о чем?
— Я только что рассказывал, — говорит он, — когда вам стало плохо, и вы едва не потеряли сознание. Вы всю свою жизнь думали, что играете с судьбой. Вам казалось, что судьба обошлась с вами слишком жестоко. Вы перестали верить и в судьбу и во все, что с ней связано. Но, знаете, это похоже на одну известную поговорку. Тот факт, что вы не верите в судьбу, вовсе не означает, что судьба не верит в вас. Я предлагаю вам сыграть с судьбой. Всего один раз. Договорились?
— Вы в своем уме?
Он улыбается.
— Не уверен, — говорит он. А потом добавляет, — но я знаю, что делаю.
— Я никогда не принимаю быстрых решений, — говорит она, — что за глупости? Какая игра с судьбой? На деньги?
— Никаких денег. Зачем судьбе деньги?
— Тогда, может, на недвижимость? Игра подразумевает чью-то победу, а значит и выигрыш. Если вы искусный махинатор, значит, вы что-то от меня хотите.
Инга щелкает пальцами:
— А! Я поняла, при чем здесь официант. Он уже что-то проиграл вам. Верно?
— Не отрицаю.
— Что именно, если не секрет?
— Сегодня не вечер вопросов, мы же с вами договаривались.
Она смотрит на протянутую руку. Кончики его пальцев дрожат. Второй рукой он вынимает из уголка рта сигарету и аккуратно тушит ее о прозрачное дно пепельницы.
— Так что вы хотите в конечном итоге? Это какой-то спор? Я не понимаю. Зачем мне играть?
— Виной всему ваше неверие, — говорит он, — от вас разит неверием. Воняет. Смрадный запах распространяется по всему помещению. Вы едва зашли, а я уже ощутил вашу вонь, содрогнулся от отвращения, едва не стошнило прямо на стол. Вы не верите в судьбу, в бога, в черта, в дьявола, в высшие силы, в мистицизм. Вы стойкий, отвратительный до безобразия, реалист. Мне противно находиться рядом с вами. Мне до безумия больно вдыхать воздух, который несет ваш ужасный запах. Видите, у меня дергается веко — от отвращения. Я курю сигарету, чтобы дым хоть немного отбивал смрад. Понимаете, Инга, я терпеть не могу неверие. Потому что я — Судьба.
Инга вскакивает со стула, словно ошпаренная. Никогда в жизни, ни единого раза за долгие (стремительные, неуловимые) двадцать с лишним лет, ее не унижали так, как сейчас. Ей вдруг показалось, что мир в одно мгновение сузился до его глаз. До его черного взгляда. До отвратительной едкой ухмылки, скрытой за этими глазами.
— Ты идиот! — говорит она, — ты придурок! Мудак! Козел! Да как ты смеешь говорить мне такие вещи? Кем ты себя возомнил?! Судьбой? Чьей судьбой? В башке своей поковыряйся, придурок!
Он же сидит, невозмутимо, и рука его все еще висит над столом, а кончики пальцев все еще дрожат. Он улыбается.
— И откуда ты знаешь мое имя? Кто тебе сказал?
— Договорились? — спрашивает он.
— Ни хера мы не договорились! — бросает Инга, разворачивается и идет к выходу.
И слышит за спиной его голос:
— К сожалению, Судьба такая штука, что не спрашивает разрешения. Все предрешено. Не забывай этого.
Инга вылетает из клуба, громко хлопнув дверью.
В ночь.