Северное сияние ее глаз
Шрифт:
Она берет розы — небрежно, хотя любуется их красотой и потом, быть может, вспомнит о них — ощущает, что они пахнут его туалетной водой. Или, быть может, это его туалетная вода пахнет розами.
Она кидает розы на подставку для обуви.
А потом хватает его за ворот белоснежной рубашки (с треском рвутся пуговицы, но никто не замечает) и тащит его по коридору в комнату (а он стягивает туфли и швыряет их в сторону), на кровать.
На кровать.
И уж там он знает что делать.
Уж поверь…"
Далее страницы из тетради вырваны.
ОН.
1.
За гранью мира,
Снилось, как я бегу по дороге. И под ногами уже не асфальт, а песок. По обочинам — кофейные автоматы, газетные киоски, мусорные баки, деревянные лавочки. Позади — солнце. Впереди — темнота. И солнечные лучи гонятся за мной, в надежде сцапать и ослепить. Как хищные животные, загоняющие жертву. Как маньяки-убийцы из фильмов ужасов. Как много кошмарных видений из моей жизни.
И я чувствую, что холод пробирает до костей, а спасительная темнота все отступает, насмехаясь. И изо рта идет пар. А я бегу, задыхаясь. Бегу к своей мечте. Моя мечта — в темноте. Может быть, моя мечта и есть темнота. Я всю жизнь стремился к ней, прятал глаза от солнечного света, скрывался за плотными шторами в отелях, гостиницах, квартирах. Моя мечта, черт возьми, вечная полярная ночь. Мой Рай. Моя конечная точка.
Я поднимаю глаза всего лишь на мгновение, но этого достаточно, чтобы увидеть очертания города сквозь туман. Города, который находится на самом краю света, где-то возле Ледовитого океана.
Может ли быть у человека две мечты? Целая пара несбывшихся желаний? Наверное, да. Хотя не могу сказать наверняка. Ведь во сне все так неопределенно. Я бы хотел ответить на этот вопрос более точно. Я почти наверняка знаю ответ. Я пытаюсь поймать ускользающую мысль…
Но сейчас я просыпаюсь.
2.
У изголовья кровати сидела Екатерина. Уставшая. С взглядом светлым, словно раннее северное солнце, и тяжелым, будто солнце это катилось с крутой горы, собираясь сжечь меня и мои глаза в один миг. От Екатерины пахло валерьянкой, духами, шампунем, вином. Увидев, что я открыл глаза, Екатерина улыбнулась. Как-то печально, словно близкий человек прощался со мной, зная о том, что видит меня в последний раз.
— Сейчас вы не похожи на врача, — сказал я слабо.
— Вы же тоже не похожи на больного, — отозвалась она. Голос Екатерины дрожал. Видимо, она много плакала в последнее время. Я поймал себя на мысли, что давно не видел Екатерину.
Ведь сегодня воскресенье? (Я посмотрел на окно, но его плотно закрывали белые жалюзи). Вечер воскресенья, так?
— Я-то еще как похож! Посмотрите на меня. Лежу тут, с руками… Голова раскалывается, во рту пересохло, капельница какая-то…
Я попытался поднять руку и обнаружил, что крепко привязан к койке.
— И глаза болят, — пожаловался я.
— Еще бы. Мне сказали, что вы выскочили из больницы с такой скоростью, словно собирались побить мировые рекорды на короткой дистанции.
Я улыбнулся. Кожа на губах потрескалась — улыбаться оказалось чрезвычайно больно. Но я все равно улыбнулся, потому что женщина-врач мне нравилась. И как женщина и как врач. От нее веяло каким-то… доверием, что ли?
— Долго меня тут будут держать?
Екатерина не ответила, опустив взгляд. Я продолжил:
— Все молчат, никто ничего не хочет говорить. Я вчера спрашивал, смогу ли я выйти до среды, но так и не понял. Смогу или нет?
Я пытливо заглянул в глаза Екатерины. Она
— Я прочитала один ваш рассказ… из тех, которые в тетрадях… про девочку, играющую с судьбой. Он ведь не до конца написан, верно?
Я ответил не сразу, подумал немного, собирая сумбурные мысли.
— У меня не хватило времени дописать.
— Но вы же знаете, чем там все закончилось?
— Знаю. Я дослушал ее рассказ, прежде чем уйти… Несчастная девушка.
— Несчастная?
— Да, именно несчастная. А что, скажите, хорошего могло с ней произойти? Вы думаете, что я пишу сказки? Это только в сказках все хорошо заканчивается. А в настоящей жизни… или не заканчивается никак, или плохо. Всегда есть продолжение. Нельзя поставить точку и сказать "конец". Верно же?
— Что с ней произошло?
Я вздохнул.
— Вам так хочется узнать? Вы для этого пришли ко мне?
Екатерина неловко пожала плечами:
— Не только поэтому. Но пока хочу узнать про девушку.
— Может быть, вы думаете, что я все придумал сам? Что я не смогу сейчас на ходу придумать продолжение выдуманной истории?
— Нет. Вам-то как раз я верю. У меня нет сомнений, просто интересно.
"А, может быть, она хочет прийти к каким-то выводам" — подумал я, а вслух сказал:
— Конечно, этот красивый парень оказался вовсе не Судьбой, как он говорил. Тем более, вы же не поверите в такой бред. Просто еще один сын очень богатых родителей. В любом ночном клубе таких детишек хоть отбавляй. Он решил позабавиться с Ингой, обставил все, как описано в тетради (писал, между прочим, с ее слов), выяснил, где она живет, приехал с одной лишь целью — переспать. И неожиданно для себя влюбился. Влюбился так дико и безумно, так необузданно и первобытно, что совсем потерял голову. А он ведь не догадывался, что происходило с Ингой, какие бури бушевали в ее душе. Она ведь не просто крепко влюбилась в него, а была уверена, что он — ее Судьба. Этот дикий красавец, как решила Инга, создан был для нее и пришел в ее жизнь, что бы остаться там навсегда. А у него, к сожалению, не хватило мозгов переубедить, пока не поздно. Он ведь тоже влюбился. И он не хотел отпускать девушку от себя.
Я помолчал. Трудно было сосредоточиться. Я заметил, что в руках у Екатерины — прозрачная пластиковая папка с бумагами.
— Наверное, вы решили, что нет ничего плохого, когда два человека одинаково сильно любят друг друга, — продолжил я, — отчасти вы правы. Так и есть. Но не в случае с Ингой. Она же любила не человека, а созданный им образ. Собственную Судьбу, но не человека. И спустя какой-то короткий промежуток времени, подобная любовь родила ревность. Такую же дикую и необузданную. Инга не могла понять, как ее Судьба могла общаться с другими. Ведь он ЕЁ, он не может быть с кем-то еще. И ревность ослепила Ингу. Она не позволяла ему ходить в клубы, на вечеринки, уезжать на работу. Она закатывала ему истерики, когда он выходил на полчаса в магазин. Проверяла его телефон, контролировала звонки, следила за тем, как он выносит мусор. В конце концов, она стала запрещать ему выходить на улицу. А он не слушал — да и какой нормальный человек послушает? К тому же, мальчик-мажор больше ценил свою вольную жизнь, чем существование в золотой клетке, словно соловей из сказки.