Северное сияние ее глаз
Шрифт:
— Пешком от Армавира до Вьюжного? — Катя посмотрела на улицу, — это же сколько он прошел километров?
— Много, — заверил Витя, — если не врет, то много. По паспорту — он уроженец Армавира. При нем нашли рюкзак, в котором лежали паспорт, трудовая книжка, свидетельство пенсионного страхования, записная книжка, карта автодорог Мурманской области с начерченными маршрутами и несколько тетрадей. Я полистал, вроде как рассказы. Сочинитель.
— И где он работал?
— В налоговой службе. Уволился два года назад по собственному желанию.
— Отправился на поиск мечты?
— Ну, если от Армавира до Вьюжного идти пешком
— Странный тип.
— Псих. — Сказал Витя. — Я всегда знал, что в налоговой одни психи работают… Что делаешь после работы?
Катя пожала плечами:
— В кино собиралась.
— Смущаясь и шаркая ножкой, хочу поинтересоваться, можно с тобой, а?
Катя улыбнулась. Дальше тех поцелуев на корпоративке дело, конечно, не зашло. Витя ей нравился как человек, но не как мужчина, с которым она хотела бы завязывать серьезные отношения. Витя и сам это знал, и не требовал от Кати большего внимания, чем она ему уделяла. В общем, если и существует дружба между мужчиной и женщиной, то выглядит она примерно так. Сходить вдвоем в кино означало: он заезжает за ней, в кинотеатре покупает поп-корн и колу, вместе сидят в ресторане, ожидая начала сеанса, и едят пиццу. Затем он позволяет себе много пошлых, но чрезвычайно забавных шуток, после кино заводится обсуждение, он везет ее домой, поцелуй в щеку, какие-то очень призрачные намеки с его стороны, она делает вид, что не понимает, и он уезжает. Дружеские отношения сохранены, вечер, в принципе, удался.
— Без вопросов, — она улыбнулась. — Только я совершенно не представляю, на что идти, куда и во сколько.
— Перекинь эти заботы на меня! — Витя отхлебнул кофе, — я позвоню вечером, хорошо?
— Заметано.
— И еще. Кино, это, конечно, хорошо, но по Карпачеву отчитайся мне в самое ближайшее время. Полковник из военкомата, сука, давит. Либо мы признает Карпачва совсем негодным, либо отправляем его служить. Так что подумай.
Катя кивнула, поглядывая на красный рюкзак, прислоненный к Витиному столу.
— Хорошо, — сказала она, — подумаю.
2.
В ее кабинете висело зеркало, в которое она никогда не смотрела. Разве что мельком. Зеркало занимало почти всю левую стену. Катя сидела к нему спиной, а ее пациенты — напротив. Для них родимых зеркало. Каждый из пациентов должен был подвергнуть себя самоанализу. Внушить себе, что он разговаривает не столько с ней, сколько с самим собой. Уж неизвестно, кто придумал всю эту чушь, но Кате зеркало не нравилось. Пациенты — пациентами, а внутренний голос пробуждался лишь тогда, когда она видела свое отражение. А самоанализ для психиатра, все равно, что топор для палача. Не стоит увлекаться, так сказать.
Иногда ей хотелось написать рассказ про то, как ученые будущего извлекли из человека совесть. Героиней должна была стать девушка (черноволосая, возраст неизвестен, красивая, статная, простоватая, но сообразительная, с огромным грузом проблем и комплексов). Место действия — город будущего (что естественно). Сюжет: после извлечения совести, ученые закатили грандиозный пир, пригасили президента, кучу министров, каких-то знатных людей и все такое. Выводили девушку с ее совестью (почему-то Катя представляла совесть этаким плотным бесцветным комочком, завернутым в платок) на сцену, заставляли говорить в микрофон, радоваться. А потом оставили ее один на один со своей совестью. И забыли. Ведь в жизни всегда так. Те, кто еще вчера был знаменит на весь мир уже завтра становятся достоянием истории, а то и вовсе исчезают из памяти людей, словно утренний сон… А совесть вдруг начала разговаривать. Теперь это был не просто внутренний голос, а собеседник в ее руках. Живое существо. Совесть знала о девушке все — и прошлое, и настоящее, и все ее внутренние душевные терзания, и переживания, и проблемы. Совесть разговаривала с ней, а девушка слушала. И ведь могла завернуть этот плотный говорящий комочек в платок, да и выбросить куда-нибудь. Но не сделала этого…
Правда, дальше Катя придумать не могла. Она не знала, как поступить с совестью. Выслушать и оставить на столе в квартире, а самой уйти? Или положить в сумку и везде таскать с собой, прислушиваясь? А если и оставить, то как, скажите, жить дальше без совести-то?..
Но ведь и с говорящей все время совестью сложно.
Ее внутренний голос тому подтверждение. Причем, не самое радужное…
Катя положила рюкзак возле стола, кинула папки возле клавиатуры (едва не уронила пенал, ну и фиг с ним), и опустилась в кресло. После чудовищного Витиного кофе неимоверно хотелось заварить себе настоящего, молотого, без сахара. Только где же его возьмешь на работе? В столовой на первом этаже могут предложить, в лучшем случае, Nescafe из пакетика. Иногда, конечно, помогает, за неимением лучшего.
Может, сходить? Долгое путешествие с первого на третий…
Идти не хотелось.
Но, во-первых, кофе превыше всего, а во-вторых, следовало заглянуть к странному пациенту. Что-то на этой неделе перебор с пациентами. То вообще никого — сидишь себе и в "Зуму" целый день играешь — то сразу трое. Зимнее обострение что ли? Мороженой черники переели?..
Что-то она вообще не могла припомнить подобный наплыв. Такой практики в ее жизни еще не было.
Ну, с Карпачевым и с мальчиком все более менее ясно, а вот с залетным пациентом должно быть интересно…
Кофе манил. Но прежде Катя открыла папку с записями пациента и бегло их прочитала.
Двадцать восемь лет…
Уроженец Краснодарского края, станицы с легким названием "Ладожская", прописан в городе Армавире по такому-то адресу…
Образование высшее, управление финансами…
Та-ак… многочисленные ушибы, легкое сотрясение мозга, перелом обеих кистей… чего по сторонам-то не глядел, бедняга?
Подозрение на шизофрению в легкой форме. Подтвердить.
Собственно, что от нее и требуется.
Катя достала из полки в столе чистый блокнот для записей — с белыми листами — и гелиевую ручку. Затем накинула халат поверх вязаного свитера и вышла из кабинета.
В коридоре сидел Карпачев с мамой. Не поленились же с утра, да еще в такой мороз.
— Через час, — отрезала Катя, не ожидая, пока бойкая мать Карпачева откроет рот.
Навыки общения с настырной мамашей были приобретены в многочисленных схватках на прошлой неделе. Семейка достала в конец.
— Но у вас же нет никого! — возмутилась мать со свойственным ей повелительным наклонением в каждом слове.