Северное сияние
Шрифт:
— А сколько человек он может поднять?
— Ну, шестерых, если нужно.
— А Йорека может поднять, если на нем панцирь?
— Почему же нет? Поднимал, приходилось. В Тунгусскую-то кампанию я его только на шаре от тартар и вызволил. Так получилось, что они его от основных сил отрезали. Он уже с голоду помирал. Я тогда прорвался на шаре да забрал его. Ну, дельце было, доложу я тебе. Так кажется — ерунда, но на самом деле — адова работенка. Во-первых, вес его мне пришлось на глазок рассчитывать. Во-вторых, чтоб спуститься, газ из шара надо выпустить, а как потом подниматься? Я, конечно, на авось понадеялся, что под его крепостью ледовой, где он оборону держал, что-нибудь
— Господин Скорсби, а правду говорят, будто бы тартары у людей в головах дырки пробивают?
— Конечно правду. Так уж у них заведено. Не вчера придумано. Да вот в Тунгусскую кампанию мы пятерых тартар живьем захватили, так у троих дыры в башке, а у одного целых две, представляешь?
— То есть как это у тартар? Они это сами себе делают, так что ли?
— То-то и оно. Я ж говорю, заведено так. Обычай древний, уж сколько тысяч лет ему. Сперва кожу на черепе надрезают, но не до конца, а так, чтоб лоскут-то приподнять да кость обнажить. Потом аккуратненько так в кости отверстие делают, но очень осторожно, чтоб мозг не повредить, а в конце лоскут кожи на место пришивают.
— А я-то думала, что это пытка такая. Что они так только с врагами поступают.
— Что ты, что ты, какая пытка, это честь великая! Так они открывают себя для беседы с богами.
— А про такого ученого, Станислауса Груммана, вам не приходилось слышать?
— Грумман… Грумман… Помнится, я встречал одного парня из его экспедиции года два назад. Я тогда как раз через Енисей летел. Так он мне рассказал, что Грумман вроде собирается куда-то в верховья Енисея, чтобы жить там в тартарском племени. К слову сказать, ему, по-моему, как раз такую дырку в голове пробили. Это что-то вроде обряда посвящения. Врать не буду, я точнее ничего не знаю. Да и парень, который мне обо всем рассказал, тоже мало что знал.
— Но если Грумман для них все равно что знатный тартарин, значит, они не должны были его убивать?
— Как то есть убивать? Он что, умер?
— Умер. Я своими глазами его голову видела, — похвасталась Лира. — Ее мой папа нашел, а потом отвез в Оксфорд, в колледж Вод Иорданских, чтобы профессорам показать. И я тоже видела. Они с нее скальп сняли. Страшно так!
— Кто с кого скальп снял?
— Ну, кто, тартары, конечно, с Груммана. Так один профессор сказал… Хотя…
— Нет, — скептически покачал головой Ли. — Тартары тут ни при чем. Или это был не Грумман. Папаша твой, видать, темнил чего-то.
— Может, и темнил, — согласилась Лира. — Он ведь у колледжа денег просил.
— Значит, голову им показал, а они ему сразу денег дали, так что ли?
— Так.
— Ну, молодец парень! Лихо он их! Ясное дело, как тебе такое покажут, сердце в пятки уйдет. Тут уж не до подробностей, верно?
— Верно. Особенно если ты профессор из колледжа.
— Ну, тут уж тебе видней. Так вот, даже если допустить, что это действительно была голова Груммана, то тут не тартары руку приложили, чем угодно клянусь. Тартары снимают скальпы только с врагов, своих они не трогают, а Грумман стал им свой, все равно что тартарин, даже если не по крови.
Лира пыталась хоть как-то осмыслить все услышанное. Собаки резво бежали вперед. Девочка чувствовала, что навстречу ей несутся могучие потоки и все в них имеет смысл: мертвяки, их жестокость, их панический страх перед Серебристой Пылью, город за завесой северного сияния, ее отец, томящийся в Свальбарде, ее мать… Она же совсем о ней забыла! Где она? А еще
Веки девочки тяжелели, ее сморил сон. А собаки все бежали и бежали вперед, с каждым часом неумолимо приближаясь к Больвангару.
Глава 14
Огни Больвангара
На самом деле, что бы там ни думала Лира, но и Джон Фаа, и старый Фардер Корам ни на минуту не забывали о миссис Кольтер, и это временное затишье их весьма тревожило. Однако они и представить себе не могли, что творится в душе у девочки. Лира часто возвращалась мыслями к миссис Кольтер, но если она уже почти научилась считать лорда Азриела папой, то ей и в голову не приходило думать об этой женщине как о маме. Миссис Кольтер внушала ей почти суеверный ужас. Всему виной был ее альм, золотистый тамарин. У Пана он не вызывал ничего, кроме всепоглощающей ненависти. Кроме того, Лира чувствовала, что от него ничего не скроешь. Мерзкая тварь наверняка прознала про веритометр.
Нет, в покое они ее не оставят. Найдут и под землей. И жук-шпион наверняка их рук дело.
Однако первый удар пришел откуда не ждали. Цагане собирались сделать большой привал. Нужно было дать собакам передохнуть, починить парочку нарт и приготовить оружие к бою, ведь штурм Больвангара уже не за горами. Джон Фаа надеялся, что Ли Скорсби сможет найти выход подземного газа и наполнить свой воздушный шар. К слову сказать, у бесстрашного аэронавта таких шаров было два, так вот, на том, что поменьше, и предполагалось провести разведку воздуха. Однако ничего не вышло. Ли, который чувствовал малейшие изменения в погоде не хуже заправского морского волка, сказал, что будет туман. И точно, не успели они сделать привал, как начала сгущаться мутная наволочь. Подниматься в воздух было бесполезно, все равно ни зги не видать, вот Ли и пришлось довольствоваться тем, что он в очередной раз проверил готовность своего оборудования, хотя все и так находилось в идеальном порядке. И вдруг из темноты на лагерь обрушился град стрел.
Трое цаган рухнули наземь, как подкошенные, и в мгновение ока испустили дух. Никто не услышал ни звука, просто кто-то вдруг заметил, что стоявший только что рядом с ним человек как-то неловко оседает на снег и больше не встает. Но когда, почуяв недоброе, цагане начали бить тревогу, было уже слишком поздно. Все новые и новые стрелы летели в них из тумана, рассекая воздух со свистом, пронзая насквозь задубевшую от холода парусину кибиток, впиваясь в деревянные части нарт. Люди, не понимая, что творится, испуганно озирались вокруг.
Первым опомнился Джон Фаа, по лагерю зычно раскатился его приказ. Застывшие на морозе руки, занемевшие ноги задвигались быстрее, но все новые и новые стрелы смертоносным дождем сыпались с небес.
Лира даже не сообразила, что нужно прятаться, когда смерть витает у тебя над головой. Пантелеймон, обернувшийся снежным барсом, оказался куда догадливее и, ни слова не говоря, швырнул девочку в снег, чтобы не маячила на виду, как живая мишень. Протирая запорошенные глаза и отплевываясь, она пыталась хоть что-нибудь разобрать в общем шуме и хаосе. Вот послышался мощный рык и металлический лязг панциря, а вслед за этим Йорек Бьернисон в полном боевом облачении перемахнул одним прыжком через нарты и исчез в серой туманной мгле. Раздались чьи-то отчаянные вопли, злобный рев, хруст костей, грохот, звук богатырских ударов, истошные крики ужаса и все перекрывающий яростный медвежий рык, рык зверя, сеющего в стане врагов смерть и разрушение.