Северный цветок
Шрифт:
Лодка уже совсем близко подошла к пароходу. Филипп прекрасно понимал, что если бы он сделал самую короткую остановку, обменялся несколькими словами с капитаном, то ему была бы обеспечена немедленная помощь. В конце концов, не в этом ли заключается самый мудрый и легкий способ спасения девушки?
Несколько минут он оставался в нерешительности, и вследствие этого лодка медленнее прежнего продвигалась вперед. «Конечно, — подумал он про себя, — все это так, но под каким предлогом он откажется от того, чтобы вернуться вместе с Жанной в Черчилл? А что ждет их обоих, если они действительно против воли Пьера вернутся в порт? Ведь полукровка не без причины настаивал на том, чтобы Жанна как можно скорее вернулась в Божий Форт? Он почти умирал, но в последние
При мысли о Божьем Форте Филипп почувствовал прилив новых, свежих сил и уверенность в том, что все спасение девушки он должен провести самостоятельно. Если он один спасет ее и исполнит все то, что обещал Пьеру, то ему удастся выяснить многое из того, что до настоящего времени оставалось туманным и подозрительным до крайности. Он снова подумал о том, что Жанна и Пьер, быть может, являются одними из главных пружин заговора, имеющего своей целью разрушить все дело, которое он, в результате отчаянных трудов, основал на севере.
У него были все основания думать так. Почему имя лорда Фитцхьюга произвело такое потрясающее впечатление на Пьера, находившегося при последнем издыхании? Каким образом сюда затесался человек, который только накануне прибыл в Черчилл вместе с мистером и мисс Брокау?
Он провел лодку так близко под носом парохода, что она задела обшивку судна. Похитители Жанны определенно направлялись к берегу, и Филипп уже настолько приблизился к ним, что мог разглядеть их фигуры, но все же не так ясно, чтобы точно установить их число. Он отважно выдвинулся в полосу света, но вместо того, чтобы следовать в прежнем направлении, решительно повернул под прямым углом к берегу. Если враги и увидели его — что было вполне возможно, — то могли подумать, что он только что отчалил от парохода. Снова очутившись в тени берега, он стал грести с утроенной силой, нисколько не рискуя тем, что его кто-либо может заметить. С каждым ударом весел он все больше и больше отдалялся от большой лодки, за которой все время гнался. Через пятнадцать минут он достиг конца широкой дельты, густо окаймленной диким рисом и камышом, сквозь которые река лениво вливалась в залив. Филипп был уверен, что лодка, на которой находилась Жанна, войдет в главный приток, и поэтому спрятался в ближайшем канале в надежде, что увидит девушку на расстоянии, не превышающем двадцати ярдов.
Засев в своем убежище, он стал напряженно следить за лодкой, медленное продвижение которой в первую минуту озадачило его. Казалось, она совсем остановилась на несколько минут, причем на ней царило прежнее молчание. Филипп подумал было, что сидевшие на ней люди находятся в нерешительности, не зная, какое направление взять, но вскоре убедился, что ими руководят другие соображения. Как он и предполагал, лодка вошла в главный проток, и тотчас же над водой пронесся тихий, но очень ясный свист, в ответ на который с ближайшего канала последовал такой же свист.
Филипп затаил дыхание и от новой мысли, которая мигом пронеслась в его голове, стиснул зубы. Казалось, положение осложнялось, и предстояло выдержать более тяжелую борьбу, чем он предполагал.
Как только послышался ответный сигнал, весла на большой лодке снова упали в воду, и через две-три минуты она стремительно понеслась на молодого человека, который положил палец на курок ружья и дулом раздвинул камыши для того, чтобы лучше следить за всем тем, что происходит на канале. Он понимал, что три-четыре искусно направленных выстрела и быстрый прыжок в воду могут привести его к желанной цели. Такова была его первая мысль. Но за ней немедленно последовали другие, более осторожные и взвешенные соображения, которые убедили Филиппа, что он не вправе так поступать. Что будет, если он промахнется или же нечаянно заденет Жанну? Что будет, если в общей свалке и суматохе, поднятой неожиданными выстрелами, лодка перевернется? Испуг, случайная неудача, неловкий маневр — каждая мелочь в отдельности может погубить все дело! Так стоит ли рисковать? Если даже допустить
Все эти соображения заставили его отпрянуть назад и снова спрятаться за камышами. Лодка находилась теперь так близко, что, казалось, каждую минуту могла задеть его. Его сердце забилось, как большая раненая птица, когда он увидел на носу Жанну. Филипп не мог разглядеть ее лица, но, когда лодка прошла на расстоянии десяти ярдов от него, он заметил яркий блеск ее волос, рассыпавшихся по плечам. Жанна попала в его поле зрения только на одну секунду и тотчас же скрылась. Он не глядел на троих мужчин, находившихся вместе с ней, так как все его внимание было сосредоточено на ней. Он не уловил ни единого признака жизни — ни движения ее тела, ни малейшего, трепетного жеста, ни единого мускульного рефлекса — и на миг им овладели прежние страхи, которые раскаленными угольями пронизали его мозг. Он вспомнил о возмутительном заговоре, о котором упоминалось в перехваченном письме на имя лорда Фитцхьюга, и тотчас же в его ушах прозвенели последние слова Пьера: «Это для нее смерть… даже хуже, ужаснее, чем смерть»…
Не являлась ли Жанна первой жертвой того дьявольского плана, который имел своей целью возбуждение ярости местного населения? Филиппом овладело такое негодование, что он презрел всякую осторожность и выехал из-за камышей, за которыми находился в полной безопасности. К счастью, никто из находившихся в баркасе не оглядывался назад, и поэтому он мог въехать в канал так, что его по-прежнему никто не заметил. За это время он снова овладел своими чувствами и вернул себе прежнее, столь необходимое ему душевное равновесие.
Решив всецело покориться голосу разума, он поплыл вперед, вдоль линии камышей, ни на секунду не выходя за пределы густой, непроницаемой тени. Через несколько минут он услышал голоса и увидел баркас, который по-прежнему приковывал все его внимание. Наступила длительная пауза, во время которой обе лодки шли совершенно бесшумно в одном и том же направлении. Спустя четверть часа преследователь и преследуемые выехали в главный проток, который лежал между двумя лесистыми стенами, озаряемые только слабым мерцанием звезд.
Вдруг баркас исчез из виду, и, начиная с этого момента, Филиппу пришлось руководствоваться исключительно отдельными словами, долетавшими до его слуха, и шумом весел, загребавших воду. Временами, когда течение суживалось и тень леса становилась гуще, он сильнее налегал на весла в надежде услышать какую-нибудь связную фразу, которая помогла бы ему ориентироваться, но по-прежнему улавливал только отдельные слова — и то в самом ограниченном количестве. Напрасно он прислушивался, желая услышать голос Жанны. Однажды он уловил ее имя, и вслед за тем, почти немедленно, послышался грубый смех, который, как ему казалось, раздался с лодки, стоявшей у самого берега. В продолжение получаса, считая с того времени, как он очутился в главном протоке, это имя повторялось раз двенадцать и каждый раз сопровождалось грубым, наглым смехом, причем каждый раз смеялся один и тот же человек.
После того на лодке, находившейся впереди, снова наступило гробовое молчание. Кроме шума весел ни единый звук не нарушал кладбищенской тишины, объявшей все вокруг. Скорость обеих лодок снова увеличилась. Вдруг с верховьев реки послышался голос, сначала совсем слабый, затем все более и более усиливавшийся. Филипп узнал одну из местных, наиболее популярных песенок. Люди, находившиеся на баркасе перестали грести, и вслед за ним остановился Филипп. Он услышал несколько слов, произнесенных совсем тихо, после чего гребля опять началась, и обе лодки повернули к берегу. Филипп покорно следовал за баркасом, держась на расстоянии пятидесяти ярдов от него. Спустившись по течению на довольно значительную дистанцию от устья, он перестал грести и привязал свою утлую лодчонку к громадному дереву, упавшему у самого берега и частью своих ветвей погрузившемуся в воду.