Северный цветок
Шрифт:
— Вот где обычно сидит Жанна! — объяснил он. — У моих ног! Уже бог знает сколько лег она занимает это место! Когда ее нет здесь, я сам не свой! Мне кажется тогда, что вся жизнь кончилась. Ведь эта комната — наш мир! Сегодня вечером вы находитесь в Божьем Форте, завтра же вы увидите Дом Д'Аркамбаля! Вы, быть может, слышали о втором, но понятия не имели, и не имеете о первом, который отныне принадлежит Жанне, мне, Пьеру и — вам! Потому что — вы должны запомнить это — форт есть сердце Дома Д'Аркамбаля и состоит из комнаты, в которой мы сейчас находимся, и еще двух-трех комнат. Дом Д'Аркамбаля — наша граница. Когда к нам приходят чужие, они видят Дом, то есть несколько простых, грубо отделанных
Он добавил через несколько секунд:
— Я разрешил Жанне рассказать вам все. Но я — очень любопытный человек; и, как старика, вы должны меня раньше всех остальных побаловать. Я почти дрожу от волнения, так мне хочется знать, что случилось с Жанной.
Они беседовали около часа, и Филипп очень подробно изложил все события, начиная с момента первой встречи. Он предпочел не касаться тех вопросов, которые, по его мнению, Жанна и Пьер считали необходимым до поры до времени скрывать. К концу рассказа он не сомневался, что старик не имеет никакого представления о том горе, которое в настоящее время мучило девушку. Д'Аркамбаль сурово наморщил лоб и стиснул свои могучие челюсти, когда Филипп стал рассказывать о нападении неизвестных, о ранении Пьера и об их бегстве от насильников.
Старик был уверен, что бандитами руководили исключительно материальные соображения. Эту мысль внушил ему сын, а Жанна всячески старалась поддержать эту версию. Какие еще причины могли толкнуть людей на такое подлое нападение? Он сообщил Филиппу, что такие случаи имели место и раньше, и не мог успокоиться до тех пор, пока молодой человек не сообщил ему всех деталей касательно второй схватки и жестокой борьбы со стихией у Громовых Порогов, Он не выразил никакого волнения даже в тот момент, когда Филипп подробно описывал ему то ужасное положение, в котором он очутился вместе с девушкой, и только время от времени мрачные огоньки пробегали в его глубоко посаженных глазах.
Вдруг его лицо на один миг просветлело: под столом послышался нежный звон.
— Ах, господи, я совсем позабыл! — воскликнул он. — Простите, Филипп, старика! Ведь обед уже свыше получаса ждет нас. Кроме того…
Он подался вперед и нажал маленькую кнопку, на которую Филипп до сих пор не обратил никакого внимания.
— Я — страшный эгоист!
Едва старик произнес эти слова, в коридоре послышались шаги, и, несмотря на то, что Филипп всячески старался владеть собой и ничем не выдавать своего волнения, он вскочил на ноги. Вошла Жанна и остановилась в круге света, отбрасываемого лампами, на расстоянии нескольких шагов от стола. Она была до того прекрасна, что он не смотрел на тех, кто вошел после нее, и не слышал радостного, тихого смеха Д'Аркамбаля. На одну минуту ему показалось, что он увидел чудесное лицо на портрете, повернутом к стене, но перед ним находился живой образ из плоти и крови. Но его поразило нечто более сильное, чем это сходство. В этот момент он увидел воплощение своей мечты, существо, которое словно пришло из другого мира.
На Жанне было белоснежное платье старинного покроя и до того легкое, что подчеркивало гибкость ее стройного тела. Белые плечи, как цветы, выступали над массой нежнейших кружев, падавших на грудь. Безупречные, почти детские, руки были обнажены. Волосы она собрала в виде короны и украсила единственным цветком на затылке.
После первой минуты изумления, Филипп сделал над собой усилие и вполне овладел собой. Он тотчас же низко склонился, желая скрыть краску, выступившую на лице. Жанна сделала глубокий реверанс, прошла мимо него и с детской стремительностью упала
Невыразимая радость засветилась в глазах старика, когда он поверх головки Жанны посмотрел на Филиппа.
— Теперь вы видите, кого вы спасли для меня! — воскликнул он.
Старик оглянулся, и Филипп только теперь заметил, что, кроме них, в комнате есть и другие люди: Пьер, очаровательная темнолицая девушка с волосами цвета воронова крыла.
Жанна выпустила руку отца и протянула обе руки Филиппу.
— Мсье Филипп! — воскликнула она, — разрешите представить вам мою сестру, мадемуазель Куше!
Сестра Жанны поздоровалась с молодым человеком, а старик тем временем усмехнулся в бороду и сказал:
— Завтра в Доме Д'Аркамбаля вы сможете называть ее просто Отилл, но сегодня мы находимся в Форте, а поэтому… Но, Жанна! — неожиданно произнес он: — какая ты прелесть!
— Ангел! — так тихо произнес Филипп, что никто не расслышал этого слова.
— И эту прелестную девушку, мсье Филипп, вам придется сегодня повести к столу. Я полагаю, что завтра, когда я натяну на ноги штиблеты, а на голову — кожаную шапку, я буду величать вас Томом, Анри, Диком, Гарри или как-нибудь иначе, но сегодня вы — мсье Филипп! Так вот, мсье Филипп, имейте в виду, что никто до сих пор, кроме меня и Пьера, не имел чести вести Жанну к столу. Вот почему я, по правде сказать, немного ревную. Пожалуйте вперед!
Когда Филипп почувствовал прикосновение руки Жанны, он не мог совладать с собой и в коридоре произнес совсем тихо:
— Я так рад, так рад, что и сказать на могу!
— А как вам нравится это платье, мсье Филипп? — продолжал Д'Аркамбаль, который все время шел позади них и говорил теперь с чисто юношеским восторгом. — Большая честь заключается уже в том, чтобы эскортировать такое платье, — я уже не говорю о глупенькой девочке, которая носит этот наряд. Я хочу сообщить вам, что это платье в свое время принадлежало прекрасной леди по имени Камилла, которая умерла свыше ста лет назад.
— Ну, папа! — капризно произнесла Жанна. — Неужели же ты забыл?
— Ах, да! Ну, больше не буду! Я, действительно, забыл, что ты сама расскажешь обо всем этом мсье Филиппу.
Они вошли в другую комнату, освещенную только одной висячей лампой. Филипп тотчас же обратил внимание на прекрасно сервированный стол и только после того отдал себе отчет в том, что эта комната еще удивительнее тех двух, в которых он уже был. Во-первых, в ней не было стульев. Вдоль стола тянулись какие-то скамьи с зелеными кожаными сидениями. Такие же оригинальные сидения имелись и в других частях комнаты. Все здесь, начиная с картин на стенах и кончая шлемом и панцирем в углу, говорило о старине. Над большим камином, в котором ярко горели березовые дрова, висело средневековое оружие: кремневое ружье, негодные к употреблению старые французские пистолеты, короткая рапира, вроде той, которую Филипп видел на Пьере, и две длинных сабли. Филипп обратил внимание на то, что рукоятки обоих пистолетов были украшены выцветшими бантами.
Во время обеда Филипп не мог не заметить, что Жанна находится в возбужденном состоянии. Ее щеки пылали, а в глазах сверкали такие огни, каких он никогда до сих пор не замечал. Их блеск носил определенно лихорадочный характер. Несколько раз он заметил, как легкая судорога, словно от холода, пробегала по ее плечам. От его внимания не укрылось, что и Пьер заметил это, и ему показалось, что веселость молодого человека — деланная, вынужденная. Только старик и Отилл вели себя по-прежнему и выражали непритворную радость. Филипп по ассоциации вспомнил о своем недавнем ужине с Айлин Брокау и ее отцом. И мисс Брокау вела себя тогда так же странно и так же боролась с собой, как сейчас Жанна.