Северный крест. Миллер
Шрифт:
Агрегат был роскошный — с зеркальными никелированными крыльями, сверкающими колёсами — в спицах игриво путалось солнце, било в глаза весёлыми зайчиками; сбоку, прямо под рукой у шофёра, висел громоздкий резиновый клаксон с бронзовой дудкой. Арсюха проводил автомобиль завистливым взглядом и уважительно молвил:
— Жена генерала Миллера поехала. Очень достойная особа. Генерал зовёт её Таточкой.
— А ты откуда знаешь?
— Я знаю всё.
— Всё знают только все.
Арсюха Баринов был прав — генерал-лейтенант Евгений Карлович Миллер звал жену Татой.
Миллер
2
Корнет — соответствует современному воинскому званию «лейтенант», на погонах — один просвет и две звёздочки.
— Пхих! — выдохнул Арсюха и взялся за палку, лежавшую рядом, — пора было сыграть в городки: на причале вновь показалась крыса — такая же рыжевато-серая, как и предыдущая, с электрически-светящимися жёлтыми усами. — Новая порода, что ли? — нехорошо удивился Арсюха.
Крыса настороженно глянула на миноноску, заметила человека, сидящего на носу, и опасливо пригнулась. Некоторое время она размышляла: пытаться ли проникнуть на корабль или нет, но тяга к плаваниям, к романтическим историям и приключениям взяла верх, и крыса аккуратно, стараясь, чтобы тяжело провисший причальный конец не уползал из-под лап, двинулась на миноноску.
— Давай, давай! — входя в азарт, подогнал крысу Арсюха. — Сейчас мы устроим маленький салют из ларискиной утробы. Нам будет аплодировать вся набережная.
Крыса на ходу приподняла голову, прислушалась к человеческой речи, не уловила ничего опасного для себя и поползла дальше. Жёлтые усы у неё призывно светились.
— Пхих! Давай, давай, ларисочка! Шевели мослами, скрипи костяшками!
Лариска послушалась Арсюху, зашевелила «мослами» проворнее, заскрипела «костяшками». Арсюха подкинул в руке палку, берясь за неё поудобнее — главное, чтобы палка оставалась в тени борта, не вспугнула крысу. Крыса остановилась перед поваленной фанеркой, понюхала её и, неспешно перешагнув через срез, двинулась дальше.
— Утю-тю-тю! — подогнал её Арсюха хрипловатым голосом, сделал пальцем манящее движение.
Через пол минуты крыса была уже у самого борта. Арсюха проворно взметнул палку — раздался противный мокрый шлепок, крыса взвизгнула и тряпичным мячиком взвилась вверх, задёргала на лету лапками.
Удар был сильным, конец палки разом сделался бруснично-красным, во все стороны брызнула кровь.
— Вижу, дама пролетела, — подал голос с кормы Андрюха.
— Да вот, захотела поиграть со мной в лапту, — пояснил Арсюха степенно, постучал палкой о борт миноноски, стряхивая с неё кровь, — и — проиграла.
— Ясно, где уж ей с её рваными калошами в наш калашный ряд!
Через несколько мгновений сочный шлепок раздался и на корме — Андрюха Котлов также «сыграл в лапту» с крысой. Крыса досталась ему тяжёлая, с раздутыми боками — видимо на сносях, её впору было перетягивать ремнём, чтобы не разлезлась кожа на талии, — в воду лариска шлёпнулась с таким шмяканьем, что около миноноски вновь вздыбилась волна.
— Земеля, сколько ты отправил дамочек в дальнее плавание? — прокричал с кормы Андрюха Котлов.
— Не считал. Штук двенадцать, наверное.
— Я — больше. У меня — двадцать две.
— Дуракам всегда везёт, — недовольно пробормотал себе под нос Арсюха Баринов — не любил, когда его хоть в чём-то кто-либо опережал.
— На месте командира я бы отошёл на ночь метров на пятнадцать от берега и заякорился там. Иначе нас загрызут крысы.
Арсюха промолчал: не его это дело — решать, где ночевать — в море, в Северной Двине либо у какой-нибудь кухарки на берегу.
С кормы снова донёсся сочный влажный шлепок, затем странное жужжание, словно воздух разрезала гигантская пчела, прилетевшая из большого городского парка, и в воду шмякнулось грузное тело.
— Двадцать три, — негромко констатировал Андрюха. — Интересно, Арсюх, а на время обеда нас с тобою сменят или нет?
— Откуда я знаю, — со вздохом, в котором сквозило раздражение, пробормотал Арсюха.
— Плохо будет, если не сменят. Не то кишка кишке уже фигу показывает, требует чего-нибудь на зуб.
— Если крысу завялить на ветерке, она будет съедобна или нет?
— Матросы с голодухи не только крысами лакомятся — едят даже деревянную обшивку палуб, пропитанную солью. Сам видел.
Из досок причала, в сырую широкую щель вновь высунулась крысиная морда с влажным смышлёным взором и знакомыми жёлтыми светящимися усами. На причале продолжал сидеть небольшой печальный кот и поедать глазами плавающую в воде треску.
— Пхих, — привычно фыркнул Арсюха и поманил крысу: — Утю-тю-тю! Топай быстрее сюда! Чем больше мы оприходуем ларисок — тем лучше будем спать ночью.
— Всех ларисок мы не перебьём никогда! — прокричал с кормы Андрюха, последовал смачный шлепок, и в воздух с писком взвилась очередная крыса — их в Архангельске в шестьдесят четыре раза больше, чем людей. Специалисты подсчитали.
Описав в воздухе широкую дугу, лариска спланировала было на набережную, но не дотянула и шлёпнулась в воду.
Стояло жаркое лето тысяча девятьсот двадцатого года.
— Утю-тю-тю, дуй сюда! — пригласил Арсюха очередную крысу на корабль. — Здесь тебя ждёт сладкое угощение. — Он покрепче сжал руками палку. — Слаще не бывает. Гы-гы-гы! — В следующую минуту на его лбу возникли недоумённые морщины. — И кто вам имя такое красивое придумал: лариска? А? Зовут, как расфуфыристых господских кухарок и дворничих.