Северный крест. Миллер
Шрифт:
Миллеру, однако, стало понятно и то, что англичане, несмотря на малые свои силы, постараются задержаться на Русском Севере как можно дольше — и совсем не для того, чтобы воевать с большевиками (самого Вильсона и его патронов устраивает любая тамошняя власть, независимо от цвета, красная она или белая или же ещё какая-то — полосатая либо клетчатая), цель у англичан другая — установить над Северной областью свой контроль. Причём контроль не только экономический, но и политический.
А так они готовы ужиться с кем угодно, даже с тресочьими душами и очёсками-лешими,
Это было грустное открытие. Такая политика могла в конце концов привести к окончательному захвату Северной области.
Десятого января 1919 года Миллер прибыл в Мурманск, где, не мешкая, пересел на ледокол «Канада». Ледокол взял курс на Архангельск.
Тринадцатого числа — чёртову дюжину Евгений Карлович обычно старался избегать, только не всегда это удавалось, — он прибыл в Архангельск, где его встречали высшие чины Северной области. Несмотря на мороз и то, что мундштуки медных труб прилипали к губам музыкантов, оркестр исполнял бравурные мелодии. Музыканты сплёвывали на снег лохмотья кожи с окровавленных губ. Председателя Временного правительства Северной области Чайковского в Архангельске не было — он отбыл в Париж.
В голове Евгения Карловича мелькнула усталая мысль о том, что Чайковский попросту сбежал из Архангельска... Вот только почему он это сделал? Кто ответит на этот вопрос? Миллер выбросил сомнения из головы — и без них разламывало череп.
В комнату заглянула Наталья Николаевна, всплеснула руками:
— Боже! Ты здесь? Я и не слышала, как ты пришёл. Что же ты не сказал, что появился?
— Ты так хорошо, так вдохновенно играла, что я просто не решился тебе помешать. — Миллер взял ладони жены в свои руки, поочерёдно поцеловал. Проговорил виновато: — Прости меня.
Со времени их женитьбы прошло много лет, а он продолжал любить эту женщину как в юности, с тем же жаром. Она нежно коснулась пальцами его щёки, улыбнулась понимающе.
— Сегодня повар собирается угостить нас северной сёмгой свежего посола.
Сёмга таяла во рту. На столе красовался графин водки с плавающими внутри лимонными корочками. Миллер хоть и не одобрял разные стопочки, рюмочки и вообще крепкие напитки, если их было много, но пару рюмок водки, настоянной на лимонных корках, за обедом мог выпить. Здоровью две стопки повредить никак не могли, а вот настроение поднимали на весь день.
Кроме графинчика на столе было кое-что ещё: две бутылки французского вина, белого и красного, в тарелке высилась горкой крупно нарезанная английская консервированная ветчина, мясо — тоже из английских запасов, исландские шпроты, норвежская селёдка, а также несколько блюд с продуктами, взятыми на складах у союзников. Только хлеб, лежавший на большом расписном подносе, пшеничный и ржаной, был родным, отечественным, да ещё великолепная сёмга, тающая во рту...
Миллеру сделалось грустно. Не хотел он пить водку, но одну стопку, чтобы поднять себе настроение, придётся выпить.
Он придвинул к себе рюмку. Произнёс спокойным, чуть хриплым голосом (утром выходил в море — там сильно штормило, дул холодный северный ветер, и генерала просквозило):
— Сегодня в Архангельск вернулся отряд поручика Жилинского. Привёз документы от Александра Васильевича Колчака. Я распорядился, чтобы Жилинскому досрочно присвоили звание штабс-капитана.
— Сколько же времени он потратил, чтобы добраться до Архангельска? — спросила Наталья Николаевна.
— Из Омска он выехал двадцать восьмого мая, в Архангельск прибыл сегодня. Прошёл полторы тысячи вёрст.
— Месяц, — задумчиво произнесла Наталья Николаевна, — и полторы тысячи вёрст.
Ещё в марте, восьмого числа Миллер отправил к Колчаку так называемый Сибирский экспедиционный корпус во главе с есаулом Мензелинцевым, который в Омск прибыл в мае. Идея Миллера связать все белые фронты — Северный, Южный, где главенствовал Деникин, Сибирский и Дальневосточный, находящиеся под крылом Колчака, понравилась адмиралу.
Мензелинцев даже сделал подробный доклад в Ставке адмирала, изложил план совместных действий войск Колчака с Северной группой Миллера, сорвал овации, а потом влился со своим отрядом в одну из сибирских армий: Мензелинцеву не терпелось очутиться на фронте.
В экспедиционном корпусе, кроме русских, были англичане — один офицер и два солдата, — в Архангельск они вернулись вместе с Жилинским.
Наталья Николаевна была очень далека от всех этих перемещений, но тем не менее мужа выслушала с вниманием.
— И что будет дальше? — опросила она.
— Мы начнём наступать по Двине на Котлас, потом повернём на Вятку. Под Вяткой и произойдёт соединение с войсками Колчака, — лицо Миллера осветилось изнутри, сделалось мягким, — а это... ты даже не представляешь, что это такое. Единый фронт против большевиков — это победа, Тата. Победа, за которую следует выпить.
Миллер налил себе вторую стопку водки. Это не понравилось Наталье Николаевне, она укоризненно посмотрела на мужа. Произнесла тихо:
— Эжен...
— Я понимаю, что в отличие от русских мужиков имею совершенно другую конструкцию и не могу пить водку из горлышка, лихо раскрутив бутылку и опрокинув её вверх дном. Но я же живу в России...
— Ну и что?
— Россия пьёт. И много пьёт. — Миллер вздохнул и перевёл разговор в другое русло. — Из Мурманска в Архангельск доставлены большие запасы оружия, патронов и обмундирования для передачи частям Колчака...
— В таком случае ты попадёшь в подчинение к адмиралу.
— Ну и что? — Миллер махнул рукой, жест был беспечным. — Чего-чего, а этого я как раз не боюсь.
— Может, ты напрасно не принял предложения Временного правительства?
Тридцатого мая курьер привёз Миллеру пакет из канцелярии Временного правительства Северной области. В пакете находилась важная бумага — решение правительства о производстве генерал-лейтенанта Миллера в полные генералы, а точнее, исходя из рода войск — в генералы от кавалерии. Формулировка производства была мажорная — «За особые заслуги по воссозданию русской армии».