Северный полюс
Шрифт:
Сказав доктору, чтобы он держал открытым отверстие для дыхания Аструпа, я поднялся, раздвинул лыжи, пролез через стену, нашел лопату у входа и, вернувшись, присел у стены с наружной стороны, чтобы перевести дух. Затем под завывающим ветром я пробился на ту сторону, где был Аструп, прорыл дыру сквозь боковую стену иглу, освободил голову и туловище и с помощью доктора вытащил Аструпа наружу.
Мы лежали в наших спальных мешках, в одном нижнем белье, наши же меховая одежда и обувь были зарыты глубоко в снегу. При таком ветре подняться было невозможно, даже если бы мы и попытались сделать это. Единственное, что нам удалось, это, согнувшись, приткнуться спиной к буре, к отверстию, которое я проделал в
Мы лежали на ледяном покрове без меховой одежды, на высоте 2000 футов над уровнем моря, на вершине сугроба, под которым была погребена наша снежная хижина. Снег пролетал над нами с таким ревом, что я был вынужден кричать изо всех сил, чтобы меня услышал Аструп, лежавший буквально рядом. Прошло около часа, давившая на меня тяжесть тела Аструпа и снега стали просто невыносимыми. Я выбрался из снега, отполз немного в сторону по направлению ветра и лег в углубление сбоку громадного сугроба, наметенного на дом. Здесь я провел ночь, сидя спиной к ветру и боком к сугробу. Прижимая подбородок к груди, я сметал снег с лица, а поднимая голову, я скорее чувствовал, чем видел, два темных распростертых предмета, в сторону которых я кричал, спрашивая, тепло ли им.
Несколько раз я начинал дремать, но большую часть времени размышлял о том, как выбраться из сложившейся ситуации, особенно если буря продолжится еще несколько дней. Больше всего меня беспокоило то, что наша верхняя одежда и обувь остались глубоко под снегом; мне удалось спасти только мои собачьи штаны. Их и лопату я держал около себя. Я знал, что мы могли спокойно оставаться в мешках еще, по крайней мере, сутки, но если буря продолжится дольше, я решил попробовать откопать куртку и пару унтов и идти домой за одеждой.
Я снова задремал, но внезапно проснулся, услышав шум, как будто падал град, и, выставив руку из мешка, почувствовал крупные капли дождя, замерзавшие прямо на лету. Подвигавшись в мешке, я почувствовал, что он сильно задубел, но, к счастью, еще не примерз. Посоветовав моим спутникам раскачиваться со стороны в сторону вместе с мешками, чтобы не примерзнуть ко снегу, я с беспокойством ожидал развития событий. Сильный дождь не позволит откопать вещи, и, в случае, если мне будет необходимо отправиться домой, я буду вынужден надеть верхнюю часть мешка, мои собачьи штаны и пару носков, находившихся в мешке. Я был обут хуже других; у моих товарищей были чулки и носки, а у меня только носки.
К моему безграничному облегчению дождь длился не более часа, а затем снова начал падать снег. Ветер также вскоре прекратил свои постоянные и однообразные завывания и налетал перемежающимися порывами, что я радостно приветствовал как признак прекращения бури. Я снова заснул. Проснувшись, я увидел, что отверстие моего капюшона затянуто льдом, но ветер был много слабее, и промежутки между его порывами продолжительнее. Выставив руку и счистив наледь, я с удовлетворением отметил, что внутренний лед был залит лунным светом; луна только что выглянула из-за черных туч над островом Герберта. Снег перестал идти, но ветер все еще мел мелкий снег по поверхности льда.
Я немедленно сообщил приятную новость своим спутникам и узнал от доктора, что ему было холодно. Я пополз к нему не вылезая из мешка и лег у изголовья, с наветренной стороны. Но так как ему не стало теплее, а температура быстро понижалась, я вернулся назад, взял лопату и вырыл яму в снегу. Затем я распустил завязки мешка доктора, снял с рукавов наледь, поправил капюшон и помог ему доползти до ямы, в которой он и устроился. Для защиты от снега я положил ему на голову свои штаны, а сам лег у наветренного края ямы над ним. Я с радостью отметил, что полная защита от ветра вкупе с движением восстановили его температуру, и ему стало совсем тепло.
Мы лежали таким образом в течение нескольких часов; ветер постепенно утихал, день становился светлее. Я попросил Аструпа, одетого теплее всех, попытаться откопать нашу одежду. Но прежде мне нужно было помочь ему: развязать мешок, очистить наледь с отверстия капюшона и помочь ему сесть. К несчастью, один из рукавов его мешка оторвался, и его рука замерзла до такой степени, что он не мог больше работать, поэтому я велел ему лечь, а сам взял лопату. Был четверг, 8.45 утра. С большим трудом, из-за очень твердого снега, замерзших рук и неудобства работы в спальном мешке, я откопал меховую куртку, пару штанов и пару унт. Аструп переоделся в них и, быстро пробежавшись, чтобы размяться, взял лопату и продолжил отбрасывать снег. Температура была +3 °F, дул легкий ветер.
Как только Аструп откопал вторую куртку, пару штанов и пару унт, я отправил его помочь доктору Куку одеть их. Доктор снова совершенно окоченел и хотел вылезти из мешка, чтобы подвигаться и согреться.
Пока они занимались всем этим, я отрыл в своем углу иглу спиртовку, чай, сахар и молоко и вскипятил воду. Было 11.45 утра. Небо на юге разукрасилось розовыми, красными, пурпурными и зелеными полосами; среди них выделялось одно ярко-желтое место, на котором должно было показаться солнце. Я вытащил из своего мешка санные вымпелы, флаги Дальгрена и Академии и, прикрепив их к лыжам и альпенштоку, воткнул в твердый снег. Ветер в этот момент усилился, и яркие складки наших флагов, самых красивых в мире, затрепетали на ветру.
Желтые лучи солнца осветили самую высокую скалу острова Нортумберленд, к западу от нас; минутой позже ярко засверкал мыс Робертсона на северо-западе, и, наконец, большой желтый диск, появления которого мы так долго ждали, показался над ледяным покровом к югу от Китового пролива.
В одно мгновение снежные волны внутреннего льда заволновались, словно море сверкающего расплавленного золота. Ни богатство, ни слава никогда не затмят в моей памяти воспоминания о том торжественном моменте, когда я, ликуя вместе со сверкающими волнами великого белого моря, радовался возвращению солнца на ледяном покрове, высоко над землей,
Никогда еще до сих пор ни человек, ни флаг не приветствовали с пустынных высот «большого льда» появления такой желанной зари, которая ознаменовала завершение длинной северной ночи.
Несколько минут мы наслаждались божественной картиной, а затем вернулись к горячему чаю и откапыванию нашего багажа. Допив чай, я переоделся в свой дорожный костюм. Читатель может себе представить «удовольствие», испытанное мной от этого переодевания: моей «гардеробной» был внутренний лед с ветром и температурой три градуса выше нуля. В этой находящейся на возвышении и уходившей за горизонт «спальне» я имел счастье выбраться из своего спального мешка в одной только рубашке и надеть замерзшую пару кальсон, чулки, меховую одежду, штаны, покрытые снегом внутри и снаружи, и пару унт, которые нужно было медленно оттаивать, по мере того, как я натягивал их. Однако мне было не так уж и холодно, вероятно потому, что в мешке было тепло, и я выбрался из него с достаточным запасом сил и теплоты, чтобы пройти через это испытание.