Северный Удел
Шрифт:
Не люблю работать с мертвецами.
— Бастель, вы как?
Сагадеев приблизился, заглянул в лицо.
Я с трудом сфокусировал на нем зрение, всплывая от темных стен покойницкой к багровости обер-полицмейстерских щек.
— Попробую освободить вход… дам знак…
— Очень хорошо.
За спиной Сагадеева разбегается по лопухам новоприбывший пехотный взвод.
Пехота — это славно, думается мне. Лишние люди не помешают.
И снова — морг.
Захваченной кистью я пробую
Жалко, при трупе нет револьвера. Не чувствую. Видимо, избавили дружки от оружия. А вот за голенищем есть нож.
Я торопливо забираю чужое тело под свой контроль. Узкие глаза взблескивают белками. Челюсть раскрывается и схлопывается. Подтягивается к животу нога.
И прорезается слух.
Мимо скрипят туфли — в полукафтане и шароварах, при сабле за поясом в комнатку к двум «козырям» прибавляется третий.
А я-труп всего один. Управлюсь ли?
Покров сползает. Теперь можно и по стеночке вверх…
Связь с Подгайным вдруг рвется.
Светло-зеленые нити лопаются с сухим треском, отстают, отлетают. Там, на солнце, потерявший сознание надзиратель мешком свалился в траву.
Как некстати!
Я остаюсь один и чуть не выпускаю мертвеца из управления. Коленом — в пол. Отклониться. Затылок прижать.
Вдох-выдох.
Ах, Симеон, Симеон!
Времени в запасе — секунд сорок, дольше мне труп не удержать.
Нож — в нетвердые пальцы. Спрятать за бедром. Левее — крадущиеся шаги. Громко я все-таки коленом-то…
— Кто здесь?
В покойницкую просовывается бородатая рожа. За рожей — рука с револьвером.
Свет от лампы не достает до того места, где прячусь я-труп. Но край измаранного покрова виден хорошо. На него бородатый и ловится.
Нагибается:
— Это чой-то?
Он даже успевает повернуть голову. Наверное, даже видит смазанное от близости движение моей руки.
Но тут нож раскраивает ему шею.
Кровь брызжет в стену и на меня. Револьвер меняет хозяина — из холодеющей руки в еще более холодную.
Перешагнув через хлюпающего горлом, мелко подрагивающего «козыря», я ковыляю к блондину и цыгану.
Секунды утекают. Держать мертвеца становится все труднее.
Я толкаю дверь, наваливаясь плечом, распахиваю как можно шире.
Вдох-выдох.
— Ну что, борода, как там, в мертве…
Увидев меня, блондин теряет дар речи. Потом шепчет:
— Цымба, ты?
В глазах его изумление мешается с ужасом. Две пули в грудь, в косоворотку, сбивают его на пол.
Цыган, на удивление живо среагировав, прячется за стол.
Я не даю ему выглянуть, вбивая свинец в столешницу. Потом курок щелкает впустую, раз, другой, третий,
Тик-так, тик-так.
Я-Цымба переваливаюсь через стол, прямо на пистолет цыгана, и, дергаясь под выстрелами, нахожу ножом его мягкий бок.
Вот так!
Цыган взревывает, опрокидывает меня навзничь, горячее револьверное дуло упирается мне в подбородок…
Бах!
Меня выбрасывает вон из тела и вон из морга. Кувыркается небо с лопухами. Жилки осыпаются дождем.
Сил у меня остается только чтоб пятерню перед собой выставить. Какие-то мгновения плывет, пытаясь вздыбиться, земля.
— Все, — выдохнул я, — можно.
И все-таки упал.
Надо мной взвился рев Сагадеева:
— Вперед! Вперед, ребята!
По сторонам затрещали выстрелы. Зашуршали лопухи. Мелькнул грязный сапог. Кто-то кричал, звенело стекло.
Мне представлялось, как полицейские и пехота берут здание в сужающееся кольцо, как Тимаков, подбежав ко входу, опрокидывает мертвеца с развороченным плечом внутрь…
Тягучая боль разливалась в голове.
Я с трудом сел, похлопал по ноге тяжело дышащего Подгайного и повернулся к моргу. Повернулся как раз в тот момент, чтобы увидеть, как по воздуху в зеленом полицейском мундире летит и падает за дорогу в кусты изломанная человеческая фигура.
А потом кто-то истошно завопил:
— Братцы, голем!
Глава 7
Значит, голем.
Похоже, это и есть запасной вариант.
Под прикрытием голема и уйти можно, и груз вроде трупа Лобацкого с собой взять.
А у полицейских и остановить бегство никакой возможности нет. Голем стрельбы не боится — каменный, скорее всего. Еще и прикроется чем-нибудь — вообще не прошибешь.
А там, если в лесу фургон или пролетка какая оставлены, уйдут «козыри». И не перехватить будет.
Я подполз к воротам.
Голем медленно шел от угла морга к дверям. Метра два с половиной в высоту. Широкая грудь, толстые слоновьи ноги, длинные руки ниже колен. Красные угли глаз. Камень обтесан грубо, неряшливо, только чтобы придать сходство с человеческой фигурой.
Сколько же крови в него вбухано, чтобы оживить?
— Господин!
Майтус упал рядом со мной.
Вместе мы смотрели, как пятятся от морга зеленые полицейские и серые пехотные мундиры, как вскидываются винтовки, как пули высекают искры из ожившего каменного существа.
— Бастель! Вы видите?!
Обер-полицмейстер, прислонившись к забору, несколько раз выстрелил из револьвера. Было сомнительно, что он хоть раз попал.
— Вижу, — мрачно сказал я.
Голем одолел последние метры и встал в дверях.